Все такое разное
Шрифт:
Не у всех детей в поселении день складывался так. Мико, утративший себя прежнего, так и сидел на постели глядя в окно. Его мама, Айгир, ждала владычицу Луну, под стенами крепости.
– Ёй, музыкант, подь сюда! Пора… А вы, девочки, за уборку, рассиживать некогда, – громко вышла хозяйка, разрушая послеобеденную лень и тишину.
Айгир дождалась. Сначала перед ней явился слуга Луны, всё такой же тёмный и страшный, но Айгир держала себя в руках, не показывая страх. Крепко стоя на своём месте. Скоро пришла Луна, спокойно и плавно.
– Сегодня тебе повезло, птичка, но не позволяй страху владеть тобой, никогда.
Айгир,
– Ничего вернуть нельзя, но это поможет твоему мальчику. В реке набери воды, и напои его…
– Спасибо владычица! Спасибо! А деньги? Мне не нужно! Зачем? – начала причитать Айгир, но наткнулась на взгляд Луны и замолчала, сдерживая порыв эмоций. Глупо перебивать.
– Эта вода поможет вернуть ему сердце, но не любовь… для любви он должен заниматься музыкой. Музыка вернёт его окончательно, с музыкой в его сердце вернётся любовь. А деньги плати учителю, птичка, когда найдёшь. Войце! Дай ей амулет…
На запястье Айгир появилась тугая голубая нить с чёрным камнем.
– С ним в этих землях безопасно. Храни его, но никому не давай. Будь проводницей, если кому-то нужно, то веди…
Луна вернулась в крепость. Слуга стоял перед Айгир, пока уходила Луна, потом просто ушёл сквозь стену.
Айгир выждала минутку и разрыдалась. Она упала на землю, не замечая, как маленькая капелька с её лица попадает на бурдюк. Можно не ведать, как работает магия, но творить чудеса.
Материнская же любовь, как известно, чудеса и творит. Да и вообще, любовь…
На плоском постаменте залы, за толстыми каменными стенами крепости госпожи Луны, шевельнулся глиняный Голем, основным ингредиентом его жизни, как раз, и стало любящее сердце.
К вечеру Айгир вернулась в поселение и успокоила свою семью. Вскоре, мальчик стал прежним, и к музыке привязался очень быстро. Благо, в этих землях появился музыкант.
Американская Канарейка
Вступление
Топор, блестящий огромный топор, отточенный и отполированный, наперекрёст с таким же прекрасным молотом. Радиаторная хромовая решётка, с топором и молотом, выглядела замечательно. Он остался доволен. Всё сам, как обычно, всё сам. Что может быть лучше хорошего светлого денька?! Любимая машина, верный друг, блестит, ярко блестит и пышет мощью. Трубы над крышей светятся, как огромные стальные рога… Они могут отправляться в путь, в путь зова и справедливости. По любым дорогам, туда, где они так нужны.
Фолксвей был готов. Сила, величие, и очень яркий непривычный цвет, для такого огромного и брутального трака. Генри харкнул на передний бампер, чтобы дорога легла гладко, и полез в кабину. Трак устрашающе завёлся, загрохотал, из труб повалил дым. Фары, вечного света, зажглись. Они снова живы, они снова одно целое. Дорога зовёт их, зовёт страстно, зовёт настойчиво, и они отправляются в путь.
Пустой огромный гараж, ангар, остался на мексиканской границе. В нём не было мастеров, не было работяг. Там остались только лужи крови и пустота. Теперь там порядок.
Фолксвей растворился в дрожании горячего воздуха над асфальтом, и неизвестно где он явится, на просторах американских бесконечных дорог, среди красоты и величия
В каждом уважающем себя придорожном американском кафе, в местах, где чтят традиции и свою историю, в углу есть столик для золотого американца. Иногда его зовут солнечным, но лишь те смельчаки, кто уверен в чистоте своего сердце перед округом и городом, перед своей семьёй. Чаще, из уважения и осторожности, его зовут пшеничным или кукурузным, из-за цвета волос и светлой бороды. Не многим добрым людям, удавалось видеть буйволиную куртку, с рогами на спине и нашивками на плечах. На одной нашивке, выцветший, но всегда чистый, американский флаг, на другой – топор и молот.
Утром на столике всегда стоит чашка крепкого кофе или стакан свежей прохладной воды. Обязательно, на столе местные цветы, или урожай, в зависимости от сезона и местности – чем богаты, чем наделяет Америка. Изредка, это просто деньги в стаканчике, когда добрым людям совсем нечем поделиться. По вечерам, на ночь, непременно стопка виски или бутылка пива. Конечно, всё зависит от городка и людей. Некоторые кладут патроны на стол или под стол канистру. Некоторые украшают стену над столиком своими трофеями, будь то рога оленя или кубок сына, с первых больших соревнований, или детский рисунок дочурки. Тем, что дорого и тем, что есть делятся люди. Традиция крепка и неизменна – за этот стол никто и никогда не садится.
– Эй, детина, твою мать!! А ну-ка отойди от стола! – крикнула Джесс, своим сильным породистым голосом, из-за барной стойки, и достала двустволку. Хозяйка не на шутку разозлилась и если она достала ружьё, то все местные знали, она обязательно выстрелит – в таком возрасте за оружие никто просто так не хватается. Настроение, с каждым годом, у неё становилось всё хуже и хуже. Всё больше она напоминала своего скрягу грубияна отца.
Стэнли, слегка перебрал и позабылся. Он отодвинул стул от столика и усадил на него свой зад, игнорируя слова старухи Джесс.
В нескольких футах, в сторону от головы Стэна, в стену врезалась крупная дробь и раздробила дерево в труху. Детина мгновенно отрезвел, все замерли.
Старуха кричала в голос:
– Вторым стволом развалю твою пустую башку! Видит бог, и каждый добрый посетитель, я не пожалею на это второго патрона и дробь!!!
– Стой, дорогая, стой, – поднялся из-за столика местный завсегдатай, с друзьями, – сейчас мы его вышвырнем! Пожалей дурака…
Взрослый мужик, который пробовал у Джесс свой первый виски, и парковал свой первый байк, сделал пару шагов к стойке и преградил путь выстрелу, потому что не сомневался в твёрдости её руки.
Бедолагу, онемевшего у столика Жёлтого Американца, быстро взяли под руки и практически вынесли на улицу. Старый друг семьи стоял перед стволом ружья, из которого выходил дымок, и мило улыбался:
– Дорогуша, прости идиота, а? Хороший вечерок, а?
– Лаадно, вашу мать! Всем выпивка за мой счёт. И отнесите уже за золотой столик лучший стейк и виски! И поживее!!
Ружьё вернулось под стойку. Хохот, мат и бутылки летели вслед Стэну, в закрывшуюся за ним дверь. Молодой парень, вероятно год теперь не появится у Джесс, в лучшем баре в округе. Но он не переживал, он радовался, что ему удалось унести ноги, удалось уйти живым. Трезвее чем сейчас он никогда не был.