Все темные создания
Шрифт:
Она останавливается у окна.
Когда-то огни освещали лес у дворца, путь, соединяющий мир людей и мир магии, символ того, что двери всегда будут открыты, в обе стороны. Теперь же за деревьями лишь тьма.
— Как это — почему? — повторяет она, и смотрит на меня только на мгновение, прежде чем снова уставиться в дикую темноту леса. — Я не бессердечный монстр. Мне жаль, что возвращение домой, который, должно быть, так изменился, причиняет тебе боль.
Меня зацепило одно её слово, и я не сдерживаюсь. Я ищу её подбородок, беру его пальцами и поворачиваю её лицо к себе мягким движением.
—
Лира моргает. Я вижу, как она глубоко вздыхает, может быть, даже слишком сильно, как будто напугана.
— Конечно, изменился. Но мы оба знаем, что ты всегда был более сентиментален.
Она мягко отводит мою руку и снова отходит, на этот раз к синим атласным занавескам, свисающим рядом с окнами. Её пальцы скользят по ткани, словно она оценивает её качество, хотя её мысли, похоже, далеко от этой комнаты. Интересно, где они.
— Почему ты никогда не прекращаешь притворяться? — спрашиваю я. — Это же я.
— Ты хочешь сказать, что я когда-то была другой с тобой? — парирует она.
Хотя это не похоже на вопрос, требующий ответа, что-то подсказывает мне, что я должен ответить.
— Иногда, — говорю я. — Иногда ты была самой собой.
Лира поднимает голову. И вот этот взгляд, как вызов.
— Когда? Когда, по-твоему, я была самой собой?
— Кроме как до всего этого? В четырнадцать лет, когда ты схватила меня за руку, услышав официальное объявление о твоей помолвке с наследником перед всем двором. — Лира слегка хмурится, и я продолжаю: — В пятнадцать, когда ты поцеловала меня в кладовой дворца. В шестнадцать, в тот вечер, когда мы соревновались в гонке по лесу. И в том же году, когда, находясь на пороге смерти, ты попросила меня, если умрёшь, привезти твоё тело в Эрею.
Я вижу, как она сглатывает.
— Я не… — Она не в силах закончить.
Возможно, она не знала, что я запомню это. В тот день я дал ей обещание, думая, что выполню его, что Лира умрёт, и мне придётся украсть её тело и привезти домой.
Я помню это, потому что это был последний раз, когда она позволила себе проявить привязанность к своему народу, пусть и испугавшись смерти, которая кружила рядом неделями.
— Я помню каждый из тех раз, Лира. Даже те, когда ты не осознавала свою уязвимость, те моменты, которые, возможно, были вытеснены более значимыми воспоминаниями. И если ты не помнишь, не беда — я запомню за нас обоих.
Она молчит, сдерживая дыхание, и смотрит на меня так, с таким выражением…
— Я не знаю, что ты хочешь услышать, Кириан. Этот дворец — всего лишь красивые камни. Эти леса — просто земля и деревья. А эти люди, что правят королевством, — такие же марионетки, как и те, кто были до них.
Последние слова заставляют меня немного отстраниться.
— Ты так не думаешь.
— Думаю. Я действительно так считаю. Я приехала сюда, чтобы избавиться от браслета Тартало и заодно доказать Моргане и Аарону, что во мне больше не осталось ничего, что связывало бы меня с этой землёй. Если хочешь, если это твоё желание, я докажу это и тебе.
Она говорит серьезно. И раньше… раньше я бы ей поверил. Много жестоких слов сорвалось с этих красивых губ с тех пор, как мы знаем друг друга, особенно в последние
— Хорошо, — отвечаю я.
— Что? — Она моргает.
— Всё в порядке. Ты можешь попытаться доказать мне это. — Я дарю ей дерзкую улыбку, зная, что она её разозлит. — До тех пор…
Я делаю два шага к ней.
Месяц волка
Мари — мать волшебных существ, и ей молятся смертные, когда боятся.
Говорят, что давным-давно, когда боги еще жили среди людей, все боялись темных созданий. И тогда смертные вознесли молитвы Мари, умоляя о защите, и она послала им двух своих дочерей: Эгузки, что значит «солнце», и Иларги, что значит «луна». Днем Эгузки озаряла смертных своим светом, защищая их от темных тварей. Однако свет Иларги был слишком слаб, чтобы уберечь людей ночью, и смертные вновь обратились к богине. Тогда Мари заставила эгузкилор — «солнечный цветок» — вырасти на всех горах. Она сказала, что если люди повесят этот цветок на двери, то ночью темные существа будут вынуждены пересчитывать тонкие нити его листьев, прежде чем смогут войти, и что они никогда не закончат счет до тех пор, пока не настанет день, и свет Эгузки не заставит их вновь скрыться.
Так, эгузкилор стал талисманом защиты почти от всех тёмных созданий.
Война приближается, и жители деревень Эрея, так же как и жители столицы, вешают эгузкилор на двери. Но теперь зло воплощают не злые духи, не проказливые существа, что ломают мельницы, и не малые божества, что губят урожай. Теперь зло — это они: Львы.
Пока народ Эрея вешает эгузкилор на двери и готовится молиться этой ночью, во дворце тоже идут приготовления к началу празднований Отсайла, месяца волков.
Кириан мечтал об этом моменте неделями. Это уже четвертый год, когда он сопровождает Лиру на кафедру, с которой начинаются празднования Отсайла, но в этом году все особенно.
Его отца нет рядом, чтобы подбодрить его Здесь нет и монархов, родителей Лиры, ведь все они на войне, сдерживая Львов, которые стремятся сломить силы Волков и ворваться в королевство Эрея.
Его мать смотрит на него сверху, из-за пустых тронов, и дарит ему ласковую улыбку. Именно она, как госпожа Армира, правит королевством в отсутствие монархов, но не пожелала занять трон. Она ограничивается тем, чтобы быть прочным, неизменным присутствием, маяком, который служит путеводной звездой для тех, кто возносит молитвы богам о скорейшем завершении войны.
Кириан замечает, что взгляд матери скользит от него к Лире. Они дошли до лестницы, ведущей к трону, и Лира остановилась между ними, прикусив щеку и крепко сжав руку, которую ей протянул Кириан.
Его мать приближается с утончённой грацией, протягивает руку девочке и, притворившись, будто помогает ей поправить подол платья, Кириан слышит, как она шепчет:
— Встань между двумя тронами и не садись. Посвяти этот праздник богам, которые дадут нам силу в битве, и попроси, чтобы молитвы и жертвы этого отсайла были для наших воинов.