Все возможно, детка
Шрифт:
Когда я вошел в ресторан, они оба уже сидели за столиком, и вид у них был очень серьезный. Эта серьезность дошла до того, что Джордж даже не удосужился окинуть оценивающим взглядом задницу обслуживающей нас официантки — впервые на моей памяти с ним такое случилось, — а Тревор не стал ехидно комментировать тот факт, что хотя себе он и не заказал вина, но наше с Джорджем желание как-то взбодрить и воодушевить себя не было ничем ограничено с его стороны.
В общем, на наши старые добрые посиделки в обеденный перерыв все это было абсолютно не похоже. Ребята сразу перешли к делу.
— Сэм, — обратился ко мне Джордж, и я сразу понял, что говорить он будет от имени их обоих, — тебе ведь все-таки придется признаться Люси во всем.
Эти слова застали меня врасплох.
— Я не могу, — сказал я. — Не сейчас. Мы как раз заканчиваем курс подготовки к искусственному оплодотворению.
— Да, ты уж сделай одолжение, сообщи, как там у вас все пройдет, — не без мрачной иронии попросил меня Тревор. — Не заставляй старых друзей узнавать о том, что у вас происходит, вместе со всеми остальными читателями сценария.
Они в самом деле не на шутку за меня беспокоятся. Впрочем, им, как и мне, очевидно, что вечно скрываться под псевдонимом я не смогу.
— Все, кто слышал об этом проекте, очень им заинтересованы, — продолжал Джордж. — Что ты будешь делать, если фильм выйдет и станет пользоваться успехом? Уж от журналистов спрятаться тебе точно не удастся. Боже мой! Представь, что будет, если эти писаки все разнюхают раньше, чем ты расскажешь Люси, и она прочтет об этом в газетах, или, того хуже, кто-нибудь из них поймает ее прямо на пороге вашего дома?
— Да даже если фильм в прокате провалится, тебе вряд ли удастся сохранить в тайне тот факт, что сценарий написал ты, — развил эту мысль Тревор. — Бога ради, она ведь твоя жена.
Конечно, они правы, и им вовсе не было нужды заказывать ланч на пятьдесят фунтов (естественно, за счет налогоплательщиков), чтобы высказать мне все это. Они хотели как лучше и имеют на это некоторое право, но по большому счету это мое дело — мое и Люси.
Чтобы они отвязались, я обещал им, что все расскажу ей, как только пойму, чем заканчивается мой сценарий.
Дорогая Пенни.
Сегодня Сэм сделал мне последний укол перед назначенным на послезавтра на семь утра забором яйцеклеток. Позволю себе одну драматическую деталь: укол пришлось делать ровно в полночь. Сейчас уже четверть первого, но я уверена, что сразу заснуть не смогу. В том, что касается уколов, Сэм просто молодец. Если не считать одного- единственного раза, мне было совсем не больно.
Я тут поговорила кое с кем из женщин в клинике, так оказывается, что некоторые мужья (или, как теперь принято говорить, партнеры) вообще отказываются делать им какие-либо инъекции — не могут себя заставить; и бедные женщины вынуждены в течение нескольких недель ездить в клинику ежедневно к семи утра. Представь себе это, Пенни. Мне и то уже осточертело мотаться туда, чтобы сдавать бесконечные анализы — ума не приложу, на кой черт этим врачам нужна моя кровь в таких количествах. Сэм рассказал, что вначале очень боялся делать мне уколы, но потом привык. Какой он все-таки молодец. Я прекрасно знаю, что доведись мне колоть его такими длиннющими иглами — мне было бы очень страшно. Я даже не ожидала, что он окажется таким храбрым. Да и вообще он на редкость достойно ведет себя во всем, что касается моей затеи. И это при том, что по своей воле он ни за что не стал бы ввязываться в такую авантюру. Тем не менее его поддержка очень мне помогает. Я даже не ожидала, что он проявит такой интерес к тому, что я чувствую в это время, и всегда будет рядом, когда мне это потребуется. Многим мужьям это настолько не нравится, что они пытаются делать вид, будто в семье вообще ничего не происходит. Сэм совсем не такой. Даже наоборот: он сделал все возможное, чтобы период подготовки прошел для меня как можно легче. Сегодня вечером я попыталась выразить ему свою благодарность за проявленное участие, что вдвойне ценно, учитывая, что на самом деле он никогда по-настоящему не хотел иметь детей.
Она считает, что на самом деле я никогда не хотел иметь детей, что вовсе не так, и я ей об этом сказал. Я сказал, что хочу этого всем сердцем, потому что наши дети будут продолжением нашей любви. Частью нас. Но если этого и не произойдет, то у нас с ней по-прежнему будем мы, и наша любовь не станет от этого меньше… и тут я вдруг понял, что цитирую свой чертов сценарий! Больше того: я даже не смог вспомнить, говорил ли я это раньше, или писал в дневнике, или придумал этот монолог для сценария, или же позаимствовал из дневника Люси! Я неожиданно для себя осознал, что больше не понимаю, где заканчиваются мысли и эмоции одного из нас и начинается внутренний мир другого. Внезапно я подумал, не рассказать ли все Люси прямо сейчас. Я даже начал говорить, но не смог. Нет, не сейчас. Завтра Люси предстоит пройти забор яйцеклеток.
Сэм сегодня немного сам не свой. Наверное, его гнетет мысль о том, что завтра ему снова придется мастурбировать в клинике. Он этого терпеть не может. Что ж, остается надеяться, что это в последний раз. Кто знает? Вдруг нам завтра повезет. Как бы то ни было, но Сэм не стал мне ни на что жаловаться. Он вроде бы хотел о чем-то рассказать, но передумал, а я не стала настаивать. Мы просто молча обнялись. В какой-то момент я вдруг поняла, что мы оба сгораем от страсти. Пришлось брать себя в руки. Я напомнила Сэму, что если мы займемся любовью сегодня ночью, то завтра может запросто случиться так, что мы станем счастливыми родителями дюжины близнецов. Это отрезвило нас обоих. Тем не менее я почувствовала, что сегодня мы с Сэмом как-то по-особенному близки. Я сказала ему, что люблю его и это придает мне сил. Я знаю, что бы ни случилось, наша любовь поможет мне все преодолеть. У меня было ощущение, что он вот-вот заплачет. Потом мне опять показалось, что он хочет сказать мне что-то важное. Но он так ничего и не сказал.
Дорогой Сэм.
Сегодня утром у нас с Люси большой день: мы поехали в Спаннерфилд на забор яйцеклеток и, естественно, очередного образца спермы. Процедура была назначена на семь утра, и в 6.50 мы были на месте. Но перед нами уже выстроилась очередь из желающих попасть в те же самые кабинеты. Большинство из них составляли женщины, приехавшие на уколы, потому что у них, бедненьких, нет таких храбрых и решительных мужей, настоящих мужчин, у которых кишка не тонка делать уколы. Однако набралось в очереди и с десяток таких же, как мы с Люси, пар, которые приехали сюда на итоговую процедуру. Вскоре нас всех провели в большую палату с целым рядом коек, отделенных друг от друга занавесками.
Нами занялась медсестра… вернее, очень симпатичный медбрат по имени Чарлз. Люси, оказывается, с ним уже знакома, мы же, мужья (или партнеры), увидели его впервые.
— Все в порядке, Люси, — сказал Чарлз. — Сейчас мы наденем вот это и заберемся вот сюда, а от вас, Сэм, требуется и вовсе сущая малость — еще один небольшой вклад в банк спермы, так что я оставлю вот здесь на полочке вот эту баночку и позову вас, когда освободится нужное нам помещение.
Очередная баночка для спермы. Великолепно. Подумать только, а ведь когда я в подростковом возрасте занимался этим делом при первой же удобной возможности, мне и в голову не приходило, что на самом деле я тренируюсь и раз за разом репетирую то, что мне придется делать в самый, может быть, важный день моей жизни.
Люси пришлось нарядиться в некое подобие ночной рубашки, только с разрезом во всю спину. Этот наряд она прокомментировала так, что я чуть не выронил инструкцию по онанизму, которую в тот момент рассеянно изучал. (Можно подумать, что я до сих пор не выучил ее наизусть.)
— Миленькое платьице, — сказала она. — Думаю надеть такое на премьеру.
На какой-то момент я просто потерял дар речи и застыл с отвисшей челюстью.
— На премьеру! — сказал я с дрожью в голосе, абсолютно не представляя себе, что будет дальше. — На какую премьеру?