Все впереди
Шрифт:
— Хорошо, — сказала я, зная, что спорить с Джо не имеет смысла; в прошлом я пыталась это делать безо всякого успеха.
Он был очень упрям, и если ему что-нибудь взбредет в голову, трудно переубедить его или отговорить сделать то, что он хочет. Очевидно, он решил, что я не способна лазить по лестнице, и я не собиралась устраивать из-за этого суматоху. В конце концов, я ведь чуть не упала со стремянки.
Показав ему, где следует поставить лестницу, я указала на нужную мне книгу.
— Я вижу ее! — воскликнул он и взобрался на лестницу с поразительной для его возраста
— Что это такое, Джо? — спросила я, когда он ее открыл.
— Она выглядит, как книга расходов. Бухгалтерская книга на плотницкие работы. В ней говорится: «Гвозди — одно полпенни», и упомянуты несколько других вещей, но, кроме этого, ничего особенного, — сказал он, перелистывая книгу на лестнице. — А вот стоит дата — 1892 год. Боже правый, почти сотня лет тому назад!
— Интересно. А дальше что?
— Похоже, что еще одна книга расходов. У нее матерчатый переплет. — Он полистал страницы, а затем посмотрел на меня сверху. — Определенно гроссбух с единственной записью: «Свежая рыба — два пенни». В ней ничего больше нет, и нет даты.
— А эта потертая книга, которая еще осталась на полке? Которая выглядит совсем допотопной. Что это такое, Джо?
Он снял эту книгу. Пару секунд он рассматривал ее, затем произнес:
— Ну, эта выглядит, как дневник, что-то вроде того.
— Дневник? Вы хотите сказать, что она рукописная?
— Да, именно так, миссис Эндрю.
— Могли бы вы спустить ее, Джо, вместе с другими двумя, пожалуйста?
— Конечно, миссис Эндрю.
Рядом с большим окном стоял длинный узкий обеденный стол, в центре которого возвышалась фарфоровая ваза с цветами, и в каждом конце стояло по стулу с высокой спинкой, крытому зеленым бархатом.
Я подошла к столу, подвинула один из стульев ближе и села.
Джо принес две книги и положил передо мной.
— Спасибо, Джо, — сказала я.
— Я оставлю здесь лестницу, хорошо, миссис Эндрю?
— Да, конечно. Вы сможете попозже положить эти книги обратно, после того, как я их поизучаю. Я позову вас, когда будет нужно.
Он кивнул и пошел к двери, потом внезапно остановился и повернулся ко мне.
— Не пытайтесь залезть на эту лестницу! Если захотите что-нибудь еще взять, я имею в виду другую книгу с полки, позовите меня, миссис Эндрю.
— Хорошо, Джо, я обещаю.
Вначале я заглянула в оба гроссбуха и быстро отложила их в сторону. Там не было ничего особенно интересного. Но дневник меня заинтриговал, и вот я открыла эту книгу в рыжевато-коричневом переплете с разорванным корешком. Форзац и концевая страница были украшены рисунком пером, что-то вроде того, который бывает на шотландских шалях; он был выполнен в оттенках коричневого, охряного, цвета ржавчины и бежевого с небольшим проблеском синего.
Перелистывая первые пять страниц, оставшихся незаполненными, я наткнулась на рукописный фронтиспис.
Я начала медленно читать и, по мере чтения, проникалась неким предчувствием и волнением.
«Я, Кларисса Кесуик, жена Робина Кесуика и хозяйка Килгрэм-Чейз, обнаружила сегодня дневник и частную домовую книгу предка моего дорогого супруга, некоей Летиции, рожденной в 1640 году и умершей в 1683 г. Я случайно напала на ее личный альбом здесь, в библиотеке Килгрэм-Чейза, когда мой дорогой супруг попросил меня найти для него экземпляр великой трагедии «Гамлет» Уильяма Шекспира. Писания Летиции Кесуик меня заинтересовали, и поэтому я решила переписать их, чтобы сохранить. Это проделано мной для будущих поколений этой семьи, которые будут жить после меня и моего поколения.
Я начала свой труд сегодня, десятого числа августа месяца в 1893 году при славном и процветающем царствовании нашей великой Королевы и Императрицы Индии Виктории Регины. Да благословит Господь Ее Милосердное Величество и да здравствует Она долгие годы».
Имя Клариссы было семейным именем рода Кесуиков, мы его выбрали для нашей собственной дочери, и до того, как шесть лет назад родилась наша дочь, было несколько Кларисс. Кларисса викторианской эпохи, чью изящно написанную каллиграфическим почерком рукопись я читала, была одной из ранних.
Окрыленная своим открытием, я перевернула первую страницу и снова стала разглядывать страницу, на которой в центре были написаны следующие слова:
«Летиция Кесуик.
Ее альбом.
Килгрэм-Чейз.
Йоркшир».
Перевернув эту страницу, я прочитала первые слова дневника Летиции, так старательно переписанные викторианской Клариссой сотню лет тому назад.
«Я, Летиция Кесуик, начинаю этот дневник в двадцать пятый день мая в 1660 год от рождества Христова. В этот самый день вся Англия празднует и радуется с легким сердцем. Наш Суверен, Чарлз Стюарт Стюарт, возвратился из изгнания, и в Лувре его нога снова ступила сегодня на английскую землю.
Монархия будет восстановлена во веки веков. Он будет коронован и станет Королем Чарлзом II, и бесчестная и кровавая казнь его отца частично отмщена.
Смерть предателям, которые послали его отца на плаху.
Сегодня в Йоркшире и по всем окрестностям соборные и церковные колокола звонили во славу нашего милосердного Суверена, возвращенного нам как великое чудо. Чтобы распространить эту хорошую и славную новость, сегодня ночью были зажжены факелы и посланы гонцы во все концы Англии.
Мой дорогой супруг, господин и хозяин Френсис повел сегодня всех нас, семью и слуг вместе, на молитву в синюю башню, и мы поблагодарили дорогого нашего Господа Бога за его доброту и милосердие. Наш подлинный монарх спасен. Мы все возродились.
Я пишу эти слова поздно ночью, почти в полночь, при свете сальной свечи. Сегодня ночью мой любимый супруг Френсис пришел ко мне и повел к себе для плотской любви, и мы хорошо любили друг друга. Быть может, этой радостной ночью я зачала, будь на то Господня воля, и от нашего великого счастья и любви родится еще один ребенок. Об этом молился мой господин и супруг, и об этом же молилась я, и, даст Бог, это будет сын и, наконец, наследник, чтобы продолжать славные дела Кесуиков. Я молюсь, чтобы было так. Я молюсь.