Все женщины – химеры
Шрифт:
– Достаточно и одного, – ответил я. – Одного воина.
Он протянул мне прицел ночного видения.
– Очень полезная штука. Все как днем, а еще так близко, что просто страшно, вдруг ударит… Хорошая вещь. Полезная. Кажется, я кое-что в тебе начинаю понимать…
Я поинтересовался опасливо:
– Шутишь?.. Я сам в себе ничего не понимаю!
Он хохотнул:
– Сложная натура? Но уже вижу, ты знаешь о войне намного больше, чем знаю я. Когда ты успел?
– Дурное дело, – ответил я с достоинством, – не хитрое. А война – дело дурное. Я же мудрец, разве по мне не видно?..
– Нет, – ответил он. – Что-то совсем не видно.
– А так? – спросил я. – Если в профиль?.. Или анфас?.. Ладно, а на коне?
– На коне любой дурак смотрится, – возразил он. – Что делать будем? Мне пока ничего в голову не лезет, кроме как погибнуть красиво.
Я изумился:
– Это ты-то хочешь погибнуть красиво?
Он поморщился.
– Я хочу жить красиво. Но если другого выхода нет, могу и погибнуть красиво. Я весь такой разный. А ты думай! Может, Рундельштотта разбудить?
– Пусть отдыхает, – сказал я. – Он человек не военный. Мне тоже как-то ничего умного в голову не прет. Разве что попробовать их обмануть? Вдруг получится?.. Такой человек простодушный и доверчивый, как я, и других считает доверчивыми… В общем, устрою диверсию со стороны ворот, а вы оба спуститесь из окна на ту сторону.
Он охнул:
– Из окна?.. Там решетки!
– Ах да, – сказал я. – Тогда с крыши.
– С ума сошел? Это еще выше!.. А там внизу вообще… как? Там же пропасть!
– У той пропасти есть дно, – сообщил я. – И называется оно плато. Или равнина, не помню. Мне кажется, если нет других вариантов…
Он спросил с надеждой:
– А взять и всех перебить каким-нибудь колдовством? Или стать невидимыми и улететь?
– Скажи как, – предложил я, – сразу принимаю!.. Можешь нести меня по воздуху вниз головой, разрешаю.
– Я думал, ты понесешь, – возразил он. – Нежно.
– Удирать нужно быстро и прямо сейчас, – напомнил я. – Я там пошумлю, я вы пока красиво так это спуститесь… Гордо и красиво. Можете даже величественно, не возбраняется. Все равно в темноте никто не увидит.
Он зябко передернул плечами.
– Удирать гордо и красиво? Так не бывает.
– Вы покажете, – сказал я, – что бывает!.. Выскользнуть из кольца врагов, оставив их дураками, это не меньший подвиг, чем погибнуть гордо и красиво. Как-нибудь расскажу тебе про Одиссея, этот герой не уступал по силе и отваге Ахиллесу и совершил немало воинских подвигов, но прославляем его именно за воинские хитрости! Потому что красиво погибнуть может каждый, почти каждый, а вот одурачить противника…
Он смотрел на меня в сомнении.
– Ты какой-то совсем старый, Юджин.
Я пугливо пощупал себя за лицо.
– Правда? Вдруг постарел?
– Не на морду, – ответил он сердито. – На морду ты еще мальчик, но рассуждаешь как-то противно.
– Главное, – сказал я наставительно, – победа. Победа важнее, чем красивая гибель!
– Да ну, – ответил он с сарказмом. – Даже если получена ударом в спину? Или ниже пояса?
Я промолчал насчет истины, что историю пишет победитель, а тот никогда не скажет в мемуарах, что победил ударом в спину. Фицрой старается быть честным даже с собой, я сказал ему торопливо:
– У меня есть ответ, Фицрой!
– Давай.
– Слишком развернутый, – пояснил я, – а сейчас надо торопиться. Обвяжи вот это вокруг пояса…
Он в недоверии смотрел на тонкий шнур, едва ли толще лески для рыбной ловли, который я потянул за крохотный крючок из круглой коробочки размером с монету.
– Шутишь?
– Ага, – сказал я злорадно, – испугался?.. Подложи этот ремень, чтобы не перерезало пополам, а то голова упадет на одну сторону, а жопа на другую. Ты первый, но если боишься, то сперва спустим Рундельштотта…
Он сказал зло:
– Хорошо-хорошо!.. Но когда разобьюсь, буду к тебе приходить каждую ночь и душить…
– Буди Рундельштотта, – сказал я, – и пойдем на крышу.
Он охнул:
– На крышу? Ты не шутишь? Чтобы падать так уж падать?
– Зато какой вид откроется, – сказал я. – Не пожалеешь!.. Пока будешь падать, столько увидишь!.. А вдруг еще и летать научишься?
Он отмахнулся и ушел будить Рундельштотта, я заспешил на крышу замка. Там удобная площадка с каменным бордюром, я вытащил из кармана коробочку с альпинистским карабином, там чуточку вздрогнуло под пальцем, а головка веревки, что для меня все равно не веревка, а леска для рыбной ловли, выстрелила в стороны тремя штырьками.
Я осторожно касался сенсорной метки, штырьки послушно выдвигались дальше и дальше, пока я сам не решил, что уже с запасом. За спиной послышались шаги, Фицрой привел, поддерживая, задыхающегося Рундельштотта, придержал его за плечи.
– Ну?
– Готово, – сказал я бодро.
Рундельштотт увидел, как я закрепляю на зубец башни крюк, разом все понял, заявил сварливо:
– Нет таких веревок, что выдержит наш вес. Вообще на такой высоте… веревка оборвется под собственным весом!
Я сказал Фицрою:
– Видишь, что значит быть великим ученым! Он даже не помнит, что и это валялось в его лаборатории в углу среди прочего хлама. Нить Ариадны, которой какого-то волчару связывали.
Фицрой с великим уважением посмотрел на Рундельштотта.
– В ученые пойти, что ли…
Рундельштотт фыркнул:
– Что, и это было в моей лаборатории?
– Точно, – заверил я, – только вы уже вышли из того возраста, чтобы забираться к женщинам по стене в спальни, потому и забыли. Давно забыли, уж простите…