Всегда на страже (сборник)
Шрифт:
Долго Сергей сидел на липе, пока не подбежал Алексей и не сказал:
– Слазь, хватит глаза мозолить. Старуха, брат, оказалась хитрющей. С соседнего поста позвонили, что нарушитель задержан.
Этот эпизод запомнился Сергею надолго. Не раз сам начальник заставы ставил его и Стрибука в пример другим, как инициативных и находчивых воинов.
Пришло время, когда Сергей Сафронов вместе со старшиной заставы Петром Теленченко осуществили свой замысел. Они пришли к замполиту Шевченко и показали ему текст написанной ими песни о заставе имени Сивачова.
Вставало утро над страной,
И
Но грянул вдруг кровавый бой
На западной границе.
Своих товарищей-бойцов
Мы помним поименно.
Стоял здесь насмерть Сивачев
С бойцами непреклонно.
И, как тогда живой, стоит
Он, вставший из гранита.
Народом подвиг не забыт,
Ничто здесь не забыто.
– А вот это для припева,- сказал вдруг старшина, оканчивая читать текст песни:
Нам боевых друзей-бойцов
Вовеки не забыть.
Мы будем так, как Сивачев,
Свой отчий край любить!
– Ну что же, очень хорошо,- сказал замполит.- По-моему, получились неплохие стихи. Теперь встает другая задача: нужно нам пригласить композитора, который бы написал музыку. Завтра буду в отряде, посоветуюсь с начальником политотдела…
Так родилась песня о заставе, которая носит имя героя. Ее написали сами пограничники. Когда я там был, читал этот текст и слышал, как его пели бойцы.
Прошло более года с того времени, как я расстался с героями этого очерка. Некоторые из них уже демобилизовались, возвратились с границы в родные места. Но застава несет свою службу. Граница по-прежнему живет боевой жизнью. И новые люди, что приходят служить на заставу, поют о ней песню, рожденную в сердцах воинов-пограничников.
АЛЕСЬ ШЛЕГ
НА ТИХОМ ПЕРЕЕЗДЕ
Очерк
Надежда Иосифовна как раз ставила в печь чугунок с картошкой, когда вошел почтальон. Потоптался у порога, вытащил из сумки газеты. Поискал глазами, куда их положить. Выбрал большой рыжий кувшин с молоком, который стоял на кухонном столике, накрыл его газетами. И только после этого дал «добрый день» и не спеша взялся закуривать.
– То может сядешь?
– предложила Надежда Иосифовна, кончиком косынки вытирая уголки рта.- Чего косяк подпираешь?
– Ды не-е, времени нету рассиживаться,- затуманил дымом прокуренные усы почтальон.- Вона - полная еще у меня сумка. Вот малость отогреюсь и потащусь дальше.
Говоря это, шагнул к окну и сел на широкую скамью, которая стояла у стены. Кашлянул в кулак, хитровато глянул на Надежду Иосифовну. Поймав этот взгляд, женщина насторожилась.
– Чего крутишься вьюном?
– сказала она как можно равнодушней, чтобы не выдать своей заинтересованности.- Говори уж свою новость. Я же тебя насквозь вижу.
– От же баба!
– засмеялся почтальон.- Рынген в юбке! Диво, да и только!
Старик ладонями хлопнул себя
– И откуда у тебя этая, как она… ясновидетельность, а?
– почесал затылок почтальон.- Ну это ж невозможно никак с тобой разговоры разговаривать!
– старик вдруг улыбнулся.- А помнишь, Надька, как мы малыми были и гусей пасли, ты взяла да на гусака верхом уселась. Чтобы, значит, прокатиться, это самое…
– Звонил мне кто?
– не выдержала Надежда Иосифовна, мысленно прикинув, что деревенских новостей, которых бы она не знала, почтальон ей не расскажет.- Откуда звонили?
– А чтоб на тебя болото!
– даже отшатнулся от удивления старик и вытаращил глаза.- Никто тебе не мог сказать, я ж только вот с почты. Иль у тебя своя радиостанция есть, а? Тебе ж и правда из города по трубке сообщили, чтобы ехала, значит, туда.
– Когда?
– Теперь вот.
– Зачем?
– Так ты ж все и всегда знаешь. Вот поставь чарку, скажу.
– Говори, а то сейчас как возьму кочергу, то мало тебе не будет!
– Тю на тебя!
– вскочил почтальон.- По трубке сказали, что тебе медаль какую-то давать будут. Во! А она, глянь, за кочергу. Нет, чтобы за такую новость чарку налить, так она вона что… кочергу…
Надежда Иосифовна слушала незлобивую воркотню почтальона, но не понимала, о чем он говорит. Старик своей новостью будто ушатом воды ее обдал - даже дыхание перехватило. «В город… Медаль давать… О, боже! За что это мне?
– лихорадочно засновали мысли.- Я же, кажется, нигде ничего такого… А тут на тебе - медаль. Это мне-то?…»
– Не иначе, как ты подвиг учинила, а?
– услышала она наконец и поняла вопрос почтальона.- Учинила геройство и никому ни слова. Медаль же за так себе не дают. А?
«Подвиг? Я?
– застыла посреди кухни Надежда Иосифовна.- Да я цыпленку голову боюсь отсечь, а то - подвиг. Я же такая трусиха - мир не видел. Даже тогда, как повстречалась с тем мужиком на переезде, так внутри все оборвалось со страху. Это же если бы не похитрила тогда умом, так теперь бы давно прели мои косточки на кладбище…»
…Ветер гулял на переезде, гонял огнисто-желтые листья. Небо сердито насупилось над головой, облака медленно ползли на запад. Стальные нитки рельсов бежали в серую, неуютную даль и терялись в голых кустах. Только что в ту сторону прогрохотал поезд. Провожая взглядом стремительные вагоны, Надежда Иосифовна с неожиданной грустью подумала, что стоит на этом переезде тринадцать лет. А до этого стояла на другом переезде еще десять лет. Годы летели, как вот эти вагоны. А ведь было когда-то детство, юность. Но они промчались, как промчался и исчез вдали стремительный поезд. Только одна память держала картины прошлого. Но и память, оказывается, не вечная - картины прошлого стали постепенно стираться, делаться расплывчатыми. Ярко, как сейчас, видела только луг, на котором пан, сидя на жеребце, сек нагайкой отца, а он только вскрикивал после каждого удара, закрывал голову руками, а самотканая рубаха на его плечах и спине краснела кровавыми полосами…