Всегда возвращаясь домой

Ле Гуин Урсула Кребер

Свадьба

(Из Общества Земляничного Дерева, Телина)

Седьмого Дома женщина поутру поднялась в сезон дождей среди зеленых трав на холме с руками белыми, и с белоснежным телом, и с белыми кудрями. Где над ручьем сошлись холмы в ущелье узком, где меж дубов видны поляны, сплошь покрытые цветами и травой зеленой, лицом к юго-востоку она встает. Идет навстречу солнцу, они берутся за руки – и вот свершилось чудо: возникло соприкосновение их рук и тел. И стала женщина та белая прозрачной и с солнцем рука об руку вошла в Девятый Дом.

Танец оленя

(Старинная священная песня Дома Синей Глины. Подарена для перевода и включения в эту книгу Рыжей из Общества Земляничного Дерева, Синшан)

Гулял олень Шестого Дома, дождями

сотворенный, и резвые его копытца как струи дождевые были. И он плясал, кружась, в Долине. Скакал олень Седьмого Дома, из тучи темной сотворенный, с крутых его боков свисали, как вата, облачные хлопья. И он плясал, кружась, на скалах. Бежал олень Восьмого Дома, ветрами сотворенный, рога его – порывы ветра, в глазах – безветрие само. И он плясал, кружась, на горных склонах. В круги, оставленные этим Танцем, вдруг ястреба перо упало с неба. И в самом центре Девяти Домов средь полной тишины возникло Слово.

Танец пумы

(Эту песню в Синшане разучивают те, кто готовится в одиночку пойти в горы – совершить «путешествие души»)

Опускаю свою юго-западную лапу — четыре округлых пальца, одна округлая пятка — на землю под горной сосною, на землю под горной сосною на самой высокой вершине. Опускаю свою северо-западную лапу — четыре округлых пальца, одна округлая пятка — на землю под лавром благородным, на землю под лавром благородным у подошвы горы, на равнине. Опускаю свою северо-восточную лапу — четыре округлых пальца, одна округлая пятка — на землю под деревом земляничным, на землю под деревом земляничным на самой высокой вершине. Опускаю свою юго-восточную лапу — четыре округлых пальца, одна округлая пятка — на землю под дубом огромным, на землю под дубом огромным у подошвы горы, на равнине. Сама же я стою посредине, на вершине львов горных, на равнине львов горных. Там тропу свою пролагаю, пролагаю я тропу пумы.

Искатели

(Песня, исполняемая во время обряда инициации в Обществе Искателей)

Приносите к нам странные вещи. Приносите к нам новые вещи. И пусть даже старые вещи вам попадутся в руки. Пусть то, чего вы не знаете, вам на глаза попадется. Пусть ваши шаги замедлят пески бескрайней пустыни. Пусть камни на горных склонах собьют подошвы ног ваших. Пусть морщинки на ваших ладонях вашими картами станут, пусть определить вам помогут пути, которыми вы пройдете. Пусть вашим вдохом станет запах снега в горном ущелье. Пусть выдохом вашим станет сверканье льда на горных вершинах. Пусть уста ваши вымолвить смогут любое чужое вам слово. Пусть яств чужеземных запах в ваши ноздри проникнет. Пусть источник реки чужеземной пупом земли для вас станет. Пусть душа ваша будет как дома в тех краях, где домов вовсе нету. Идите же осторожно, о, наши милые дети, идите и будьте разумны, о, наши милые дети, идите и будьте бесстрашны, о, наши милые дети. И, с нами ль домой вернетесь иль сами найдете путь свой, всегда домой возвращайтесь!

От людей Земных Домов Долины тем, другим людям, что жили на земле до них

В начале начал, когда прозвучало слово, в начале начал, когда вспыхнул костер впервые, в начале начал, когда этот мир создавался, в тиши безвременья мы тоже среди вас были, молчаливые, как непроизнесенное слово, во тьме, как костер незажженный, без формы и без обличья, как дом непостроенный, мы все же среди вас были: проданная женщина, враг, взятый в рабство. Мы в вашу жизнь проникали, подходя все ближе и ближе к этому вашему миру. В ваши дни, когда слово написано было, в ваши дни, когда все вокруг топливом стало, в ваши дни, когда земля под домами скрылась, мы тоже среди вас были. Тихие, точно слово, которое прошептали, неясные,

как свет уголька под золою, бесплотные, точно тайная мысль о доме, мы все же среди вас были: голодные, бесправные люди, в вашем мире, подходя все ближе и ближе к миру, что станет нашим. Когда же конец наступил ваш и слова все были забыты, когда же конец наступил ваш и костры все уже догорели, когда же конец наступил ваш и в доме рухнули стены, мы все же среди вас были: дети мы, ваши дети, умирали мы вашею смертью, чтоб подойти еще ближе, чтобы войти прямо в мир наш, чтобы на свет родиться. Мы песчинками были на побережье вашего моря, камнями в очагах ваших. Нас вы не узнавали. Мы были теми словами, которых не было в языках ваших. О, наши отцы и матери! Мы всегда детьми вашими были. С начала начал, с самого начала и до конца: мы – ваши дети.

Приложения

Как было указано в Примечании первом в начале книги, Приложения содержат довольно большой объем дополнительной информации. В соответствии с изложенным в главе «Схема повествовательных жанров», все, что описано здесь, несмотря на обилие фактического материала, можно считать вымышленным, – хотя и вполне достоверным.

Я сознательно отказалась от знаков ударения в неведомых читателю словах, поскольку они придают тексту неудобочитаемый вид, оставив их лишь в глоссарии, где они используются для обозначения долгих звуков и, ои ув некоторых словах языка кеш. (Транскрипция приводится в главе «Алфавит кеш».)

Длинные названия домов

Очень часто жилые дома во всех девяти городах Долины имеют весьма длинные названия, которые я при переводе порой несколько сокращала – просто из трусости. Я боялась, что эти длинные названия – Дом Дождя, Падающего Отвесно, или Дом, Стоящий Спиной К Виноградникам, – могут прозвучать не то чтобы необычно, но странно и даже «примитивно». Я боялась, что людей, живших в домах с такими названиями, не смогли бы воспринимать серьезно те, кто проживает в местах, называющихся Челси Мэнорз Эстейт, Эдалт Коммьюнити, Лома Лейк Эйкриз Ист, Плэннд Рекреэйшн Девелопмент. Хотя поговорка и гласит иначе, но все незнакомое рискует вызвать презрение.

Длина некоторых подобных названий также может создать впечатление, что «таких не бывает»; ну разве может кто-нибудь в действительности сказать: «Приходите к нам в гости, мы живем в Кастохе, в Доме Девяти Канюков, Что За Горой!»? На самом деле они вряд ли станут выговаривать название своего дома полностью, потому что практически любой, с кем они заговорят, обычно прекрасно знает, где они живут. В весьма редкой ситуации, когда приглашают в гости человека, чужого в этих местах, непременно будут описаны окрестности дома, его расположение и внешний вид: «Он – на юго-западной Руке города, и входные двери у него красные» – и это будет нечто вроде адреса, примерно как могли бы сказать и мы: «21161/2 Гарден Корт Драйв, второй поворот на Сан-Матео, северный, затем правый поворот у третьего светофора, а потом еще два квартала, и все».

Так или иначе, но жители Долины не имеют ничего против длинных имен и названий. Им они нравятся. Возможно, им приятно именно то, что они не спеша могут произнести подобное имя или название. Им не стыдно, что времени у них в достатке. В их жизни совершенно отсутствует гонка, спешка, та сильнейшая потребность непременно успеть что-то сделать, которая насыщает нас энергией, гонит нас вперед и вперед, вечно вперед и все быстрее, сокращая название Сан-Франциско, придуманное его первыми, более медлительными жителями, до Фриско, а Чикаго, названного так еще более медлительным автохтонным населением, до Чи, а тот город, который назван был в честь Богоматери, весьма быстро стал всего лишь Лос-Анджелесом, однако и это показалось нам слишком длинным, так что он превратился просто в Эл Эй, но реактивные самолеты куда быстрее нас, так что мы, употребляя их язык, уже называем его Лаке, потому что хотим одного: мчаться вперед быстро, еще быстрее, во что бы то ни стало прорываться к чему-то, что-то успевать, успевать все! Покончить со всем поскорее – вот чего мы хотим. Однако люди, которые жили в Долине и давали такие нескончаемые имена своим домам, никуда не спешили.

Нам трудно понять – и еще труднее оправдать – то, что серьезный взрослый человек никуда не спешит. Никуда не спешить – это для малышей или для тех, кому уже за восемьдесят, для некоторых лодырей и для жителей Третьего Мира. Спешка – это главное свойство делового города, сама его душа. Не существует цивилизации без спешки, без стремления вырваться вперед. Спешка может быть незаметной; она порой скрывается за вальяжной ленивой позой бездельника в баре или игривой неспешной походкой человека, прогуливающегося по коридору роскошного отеля, однако она там, внутри него, она – в сверхмощных моторах сверхзвуковых самолетов, которые переносят его из Рио или из Рима сюда, в Нью-Йорк (точнее, NY), на конференцию IGPSA по применению GEPS, а завтра уже примчат его обратно, стрелой пролетев над целым миром огромных городов, где не осталось иных глагольных времен, кроме настоящего, где на учете каждая секунда, каждая ее десятая часть, и сотая, и тысячная, и миллиардная, где данные в компьютер вводятся мгновенно, а «ля» в произведениях Моцарта звучит все выше. Для Моцарта «ля» – это четыреста сорок колебаний в секунду, значит, звучание его старенького фортепиано совершенно не совпадает со звучанием всех наших оркестров и певцов, ибо наше «ля» – это четыреста шестьдесят колебаний в секунду, потому что инструменты настроены замечательно и звук у них значительно чище, настолько чище и пронзительнее, что поднимается до воя сирены в последнем высоком аккорде. Однако ничего не поделаешь. Нет никакой возможности повысить высоту тона у инструментов Долины, нет никакой возможности сократить названия ее социальных институтов и жилых домов до одних лишь заглавных букв, нет никакой возможности подгонять ее людей, чтобы они быстрее двигались вперед.