Всего лишь я
Шрифт:
– Есть! – решился он на ответ. – Но знайте, что отнятая силой карта не станет помогать!
– Боги, – в голосе мужчины послышалось облегчение. – Нам не нужна твоя карта, человек, нам нужна твоя помощь.
*****
Языки пламени весело перебегали по тонким поленьям, озаряя пространство вокруг себя на несколько шагов. Придвинувшись как можно ближе к спасительному свету и теплу, люди трусливо подставили свои спины холодной ночи. На невысоких рогатках, воткнутых по обе стороны от костерка, покоился металлический прут с нанизанным на него куском мяса. Расплавленный жир стекал по поджаренным бокам, падал на угли и отзывался тихим шипением. Трафо в который раз провел тыльной стороной
Он с трудом нашел в себе силы для того, чтобы оторвать взор свой от готовящейся еды и посмотреть на мужчину, что сидел напротив.
– Как вы нашли меня? – задал Трафо вопрос, обращаясь к нему. – И как, Эши вас дери, вы узнали, что у меня есть карта Исцеления?
Путешественников было пятеро: мужчина, видимо, глава семейства, его жена, младенец, подросток лет пятнадцати и древняя, как все миры, вместе взятые, старуха.
– Меня зовут Глут, – слегка подавшись вперед, представился мужчина. – Это моя жена, Вель. Моя новорожденная дочь еще безымянна, ибо больным детям, как ты знаешь, имен не дают, дабы в случае гибели их души не занимали чертогов загробного мира, а могли скорее вернуться на землю.
– Да! – встрепенулась Вель. – Спасибо тебе, странник. Твоя карта и ты исцелили нашу дочь, и мы почтем за честь, если именно ты подаришь ей помимо спасенной тобою же жизни еще и имя.
Трафо прикоснулся к груди, давая понять, что он польщен, и в просьбе не откажет. Как только он вновь выпрямился, тут же вопрошающе уставился на Глута, призывая того продолжать.
– Эта почтенная женщина не кто иная, как мать моей жены. Гезиль,—Глут указал на старуху.
Та никак не отреагировала, лишь плотнее укуталась в старое одеяло. Годы и остывшая кровь не способствовали уюту в столь прохладную ночь. Дряблая кожа, трясущийся, вытянутый вперед подбородок, тонкие сухие руки и прочие спутники старости – все это было у Гезиль. Жизнь в этой ходячей мумии теплилась только в синих сапфировых глазах. Стоило Трафо встретиться взглядом с Гезиль, как по его телу незамедлительно пробегала дрожь. Эти глаза могли принадлежать только очень сильному человеку, и светились таким разумом и волей, что становилось понятным, как им тесно в своем узилище.
– Мой сын. Первенец, наследник и опора. Трухо, —Глут указал на подростка.
Тот с отсутствующим видом, словно не о нем речь, деловито тыкал острием ножа в кусок жарящегося мяса. Видом своим Трухо мало чем выделялся перед своими сверстниками. Бойкий малый, которому трудно усидеть на месте, но уважение к отцу надежно удерживало его от ночной прогулки в степь. Какой юноша не стремится доказать всем на свете, и себе в первую очередь, что страха в нем нет, и путешествие в глубь степи, где обитает ужасный Эши— плевое дело? Пусть даже это путешествие всего-то на сотню шагов.
– Моя семья занималась торговлей в Набакисе, да и во всей Затарии и даже за ее пределами на протяжении семи поколений. Я не стал исключением. Унаследовав от отца дело, я женился на своей прекрасной жене. Нет-нет, не сомневайся, она действительно прекрасна. Ее изнуренный вид – следствие постоянного недосыпа и страха за жизнь малютки.
Глут перестал рассказывать и с нежностью посмотрел на жену, прижимающую
– Все было хорошо и спокойно, – продолжал Глут. – До недавнего времени. Когда моя прекрасная Вель сообщила радостную весть о скором пополнении в семье, счастью моему не было предела. Гуляла вся улица. Никто не посмеет сказать, что Глут поскупился, и не озаботился тем, чтобы разделить радость свою с соседом и другом. Но Боги не увидели моих стараний и наслали болезнь на мою маленькую дочь. Не вспомнить мне ни одной спокойной ночи. Ее плач сводил меня с ума…
Тяжкие воспоминания заставили мужчину замолчать. Он никак не мог справиться с комом в горле, пытался проглотить его, прятал стыдливо глаза, отворачивался. Несколько минут ему потребовалось, чтобы прийти в себя и продолжить рассказ.
– Я истратил почти все свои деньги на лечение дочери. Нанимал любых лекарей, но те лишь разводили руками. В отчаянии я готов был продать дело и дом, но вовремя остановился. Что бы мне дали вырученные деньги? Нанять еще лекарей и заплатить им за то, что они в конечном итоге поведают о своем бессилии? Тогда и случилось первое чудо – мать моей Вель, что всегда жила с нами, вновь обрела голос, и после семнадцати лет молчания сказала, что нам следует ехать на заставу. По ее словам, мы встретим там человека с картой Исцеления, и он поможет нам. Я схватил семью и отправился в путь. Через день мы добрались до места, и после недолгих поисков и двух-трех подкупов узнали, что совсем недавно монахи задержали чужака, а после отпустили его восвояси, потому что у того, по слухам, была одна из божественных карт. Недолго я размышлял, прежде чем понять, куда ты мог направиться, и, отказавшись от отдыха, вновь прыгнул в повозку. И вот мы здесь. А теперь прошу тебя – раздели с нами ужин, проси любую награду и дай имя нашей дочери.
Трафо задумался и чуть погодя ответил:
– Улдыз. Такое имя подойдет?
– Улдыз? – Глут повторил имя, словно пытаясь распробовать его на вкус. – Это значит Северная Звезда. А что? Мне очень нравится! Спасибо тебе, эм-м-м…
– Трафо.
– Трафо! Спасибо тебе, Трафо. Теперь я еще знаю имя и для своего внука!
– А что до награды, – Трафо поднял руки перед собой в отстраняющем жесте, – мне ничего не нужно, разве только одно – подвезите меня до города. А деньги… за что? Все сделала карта, я лишь только приложил ее к Улдыз. Там моей заслуги нет.
Глут горько улыбнулся.
– Ты мог соврать, мог спрятаться, мог убежать. И ты говоришь, что твоей заслуги нет? Брось, Трафо! Все, что имею я и моя семья – отныне и твое. Знай это. Мы возьмем тебя в город, конечно. И покажем тебе твой новый дом. А там сам решишь, что делать. Захочешь – останешься. Не пожелаешь – что ж, насильно мил не будешь. А теперь давайте ужинать, и немного надо поспать. Жары мы не боимся, так что в путь отправимся на рассвете.
Желудок Трафо жалобно заурчал, стоило только упомянуть о еде.
Глава 2
Надсадный кашель разорвал тишину, наполнив сырой каменный карман тюремной камеры нотками жизни – больной, угасающей, но все-таки жизни.
Можно было не открывать глаза, ведь на стенах не горели факелы, а это значит, что рассмотреть что-либо в непроглядной темноте не представлялось возможным. Кайс знал об этом, знал, но удержаться не мог. Проснулся – открой глаза. Привычка, от которой давно следовало бы отказаться. Факелов не зажгут до самого рассвета. Глаза уставились во мрак, лишь светлые круги заплясали было, но быстро исчезли. Привет от сновидений…