Всего лишь я

Бар Ульрих Г.

Туст отстранил Кайса, вложив ему при этом какой-то предмет в руку, и встал, уставившись в пустоту.

– Иди! Я не боюсь!

В следующий миг ноги его подкосились, и он упал лицом вниз. Старый кузнец Туст больше не скажет ничего.

Кайс медленно раскрыл ладонь, в которой находился таинственный предмет. В ровном белом свечении, что исходило от карты Души, он увидел еще одну. Туст перед самой смертью отдал ему то, чем владел, и о чем не рассказывал те полгода, что провел в одной камере с Кайсом.

*****

Арчи

не признавал обуви. Казалось бы, человек имеет все, что только можно пожелать, а многим даже не снилась и малая часть того, что имел он, но любую обувь выносить не мог. Странно, но таким уж он был – страшный, всемогущий глава тайной службы Затарии. Во всем Набакисе, что являлся столицей, не отыскать более властного человека. Даже Величайший, в подвале дворца которого и располагалась тюрьма, терялся на его фоне. Власть и сила принадлежала в Затарии именно Арчи, о чем знали все, кроме правителя и его тупоголовых, заплывших жиром министров.

Узкий каменный коридор привел его к массивным дверям, усыпанным тяжелыми медными заклепками, в центре которых расположилось тяжелое бронзовое кольцо. Взявшись за холодный обруч, Арчи с силой ударил по отбойнику три раза и принялся ждать, когда охранник затребует пароль.

– Кого там нелегкая принесла! – послышалось глухое ворчание тюремщика. – А вот как если без надобности, так я…

Открыв узкое окошко и осознав, кто пожаловал, тюремщик разом сник и в мыслях попрощался с семьей. Надо же так вляпаться! Он-то со сна решил, что это мальчишка с кухни притащил похлебку для узников. Эх, как бы не оказаться на месте Туста, что умер ночью, чей топчан как раз освободился…

– Проснулся? – слегка улыбнувшись, спросил тюремщика Арчи. – Открывай.

Звякнул засов, дверь открылась, пропуская рассветного гостя в обитель безнадежности и отчаяния.

Согнувшись вдвое, позабыв о больной спине, тюремщик заговорил, уставившись в пол:

– Господин Арчи! Помилуйте! Я-то сдуру решил, что это кухонный пришел. Недавно я отодрал его за уши, и с тех пор он повадился притаскивать недоваренную похлебку, и все потому, что имеет злобную, мстительную натуру, Эши его задери.

– Поваренок? – Арчи усмехнулся. – Ты хочешь мне сказать, что некий мальчишка так овладел твоим разумом, что вытеснил из головы все, включая порядок службы? Это он тебя довел до исступления, и ты позабыл, что существует пароль и отзыв?

С тихим стоном тюремщик опустился на колени, не особо заботясь о том, что его лоб встретится с холодным каменным полом.

– Господин! – взмолился он. – Мне осталось полгода до конца срока службы. Не губите!

– Встань, – уставшим голосом сказал глава тайной службы. – Я оставлю тебя на месте. Я сегодня великодушен.

Тюремщик, поняв, что его сегодня никто на плаху не потащит, встал, отерев кровь с разбитого лба.

– Будь на твоей глупой голове шлем, как того требует устав, то твой лоб остался бы цел. Происшествия?

– Сегодня ночью умер один узник, – торопливо ответил тюремщик и добавил: – Сам умер.

– Кто?

– Туст, кузнец.

– Вот как? Хм… Хорошо. Ты предпринял что-нибудь?

– Никак нет!

– Ты видел, что умер узник, и даже не открыл дверь, чтобы убедиться?

Тюремщик вновь сник и мысленно поклялся больше никогда не пользоваться тайными глазками в дверях камер, чтобы подсматривать.

– Можешь остаться, я сам схожу. А поваренку скажи: еще раз притащит недоваренную снедь – и сам будет ее жрать до посинения.

Старый тюремщик, суетливо поклонившись, попятился, не переставая приговаривать:

– Спасибо, господин Арчи. Спасибо. Я ему скажу, я ему так скажу, что он в штаны наложит.

Самый влиятельный человек Затарии не слышал причитаний несчастного, он шел по коридору туда, где ночью умер Туст-кузнец.

*****

Кайс встряхнул ладонью, сбрасывая на топчан Туста карту, словно та обожгла его.

–Туст, – не веря в то, что произошло, позвал Кайс. —Туст, ты чего? Поднимайся.

Туст не ответил. Его тело, еще минуту назад живое и разговорчивое, теперь застыло посреди камеры, уткнувшись подбородком в едва заметную ложбинку, промытую неутомимым ручьем в камне. Веселая струйка продолжала свой бег несмотря на преграду, попросту обходя ее с двух сторон. Убитый тюрьмой ею же и омыт. То, что должно делать в подобных случаях детям и внукам умершего, сделано ручейком, пробившимся с воли. Последние слова должны быть смыты с губ, как только человек перестал дышать. То, что скажет он Богам, не должно смешаться с тем, что сказано до этого людям.

– Ох, Туст, – опустившись на колени перед мертвым, прошептал Кайс. – Что же ты…

Он перевернул старика и в который раз за ночь отправился к бочке, прихватив с топчана миску. Вернувшись обратно, завершил омовение и перетащил тело, устроив его на не струганных досках. Уложив Туста, как того требует обычай, Кайс положил ему под скрещенные руки карту, не желая принимать такой подарок. Пусть она останется с ним.

Водрузив у изголовья мертвеца карту Души с ее умиротворяющим пламенем, Кайс вернулся на свое место, сел, скрестив ноги, и не заметил, как пролетел остаток ночи.

Лязг запора вывел Кайса из горестных раздумий, возвращая в мир настоящий. Вопреки его ожиданиям, в камеру вошел не мальчишка-поваренок в сопровождении тюремщика, а человек в капюшоне. Оглядев узилище, визитер отступил в коридор и, сняв со стены один из факелов, вновь вернулся.

Рассмотреть лицо гостя не представлялось возможным. Из раструба надвинутого капюшона на Кайса смотрела тьма.

– Сидишь?

– Сижу.

Гость прошлепал босыми ногами к оставленной на полу миске с остатками воды, ткнул в нее факелом, гася огонь.