Всего одно злое дело
Шрифт:
Линли подумал, что продажа одного, двух или даже двадцати ослят не сильно поможет в поддержке того, что происходило в этой fattoria. Но вместо того, чтобы сказать это вслух, он спросил о старом фермерском доме и работах, которые там велись. Дом, объяснил Лоренцо, переделывают в пансионат для тех, кто хочет приобщиться к деревенской жизни, останавливаясь на одной из многочисленных итальянских agriturismi [195] . Кроме этого, добавил он, будут построены еще бассейн, солярий и теннисный корт.
195
Ферма (итал.).
– Обширные
У него всегда будут планы переделки fattoria, согласился Лоренцо. Потом он полностью переключился на другую тему и сказал по-английски:
– Вы должны говорить ей, Ispettore. Вы должны, пожалуйста, говорить ей, чтобы она разрешать мне отвезти ее доктору в Лукка теперь.
Линли усмехнулся и перешел на итальянский:
– Анжелина больна?
– Venga [196] , – ответил Лоренцо и добавил, что Линли сможет сам убедиться в этом на вилле. – Весь день вчера у нее была эта тошнота. Она ничего не может есть. Ни суп, ни хлеб, ни чай, ни молоко. Она говорит мне, чтобы я не беспокоился, потому что это беременность. Она напоминает, что плохо чувствовала себя с самого первого дня. Она говорит, что я беспокоюсь, потому что это мой первый ребенок, но у нее это уже не первый, и я не должен волноваться, так как она скоро поправится. Но как я могу не волноваться, когда вижу, что она больна, и когда я уверен, что ей надо посетить доктора, а она уверяет меня в обратном?
196
Верно (итал.).
Пока Лоренцо говорил все это, они поднимались по широкой петле парадного подъезда к вилле. Линли вспомнил о том, как переносила беременность его погибшая жена. Она тоже мучилась всю первую половину срока, и он тоже волновался. Томас рассказал об этом Лоренцо, но на итальянца это, кажется, не произвело никакого впечатления.
Анжелина была на loggia. Она лежала в шезлонге, прикрытая одеялом. Рядом с ней стоял столик со столешницей, украшенной мозаикой, на котором стоял прозрачный кувшин со свежевыжатым апельсиновым соком и пустой нетронутый стакан. Рядом со стаканом стояла тарелка, на которой лежали печенье, вяленое мясо, фрукты и сыр – все такое же нетронутое, кроме громадной красивой ягоды клубники, от которой, видимо, пытались откусить кусочек.
Линли мог понять, почему итальянец так беспокоится. Анжелина выглядела очень слабой. Она слегка улыбнулась, пока они шли к ней по loggia.
– Инспектор Линли, – почти прошептала она, пытаясь сесть прямо. – Вы застали меня, когда я дремала. – Она посмотрела ему в глаза. – Что-то новенькое?
Лоренцо подошел к столу, исследовал отвергнутые яства и сказал:
– Cara, devi mangiare e bere [197] . – Налил в стакан апельсинового сока и попытался вручить ей.
197
Дорогая, ты должна есть и пить (итал.).
– Я пыталась, Ренцо. – Она указало на клубнику, от которой был откушен крохотный кусочек. – Ты слишком сильно беспокоишься. Все
– Она должна увидеть доктора, – сказал Лоренцо Томасу. – Но она не хочет об этом слышать.
– Вы позволите? – спросил Линли и указал на плетеный стул, стоящий рядом.
– Конечно, – ответила она, – пожалуйста. – А затем обратилась к Лоренцо: – Дорогой, перестань так беспокоиться, я не какой-то хлюпик, а кроме того, сейчас не это самое главное. Поэтому помолчи о докторах, или оставь нас поговорить наедине. – Она набрала в грудь воздуха и повернулась к Линли: – Вы что-то хотите сказать? Пожалуйста, я вас слушаю.
Томас взглянул на Лоренцо. Тот покраснел. Он еще не сел и поэтому сейчас прошел в глубь loggia и встал там за шезлонгом, скрестив руки на груди и демонстрируя свое родимое пятно.
Линли коротко рассказал Анжелине о Карло Каспариа, о его «признании», выбитом из него прокурором, и о сомнениях старшего инспектора Ло Бьянко по поводу этого признания. Он поведал подробности поисков, которые продолжались в конюшне. Он упомянул о возможном следе в Апуанских Альпах. Он не стал говорить о красной открытой машине или о том, что это был за след: мужчина, ведущий ребенка в лес. О первом нельзя было говорить никому, второе могло только еще больше испугать женщину.
– Полиция сейчас этим занимается, – сказал он ей об Альпах. – Ну, а таблоиды тем временем… – Томас показал первую страницу сегодняшнего номера «Прима воче», так как никто из них не ездил за газетами в город, а на fattoria их не доставляли. – Думаю, что лучше всего не обращать на все это внимания. Все-таки у них очень ограниченная информация.
Анжелина надолго замолчала, и в тишине было слышно отдаленное тарахтение отбойного молотка в старом фермерском доме. Наконец она спросила:
– А что думает по этому поводу Хари?
За ее спиной Лоренцо испустил вздох отчаяния. Анжелина повернулась к нему:
– Ренцо, прошу тебя.
– Si, si, – ответил Мура.
– Он еще об этом ничего не знает, – объяснил англичанин. – Если, конечно, сам не купил газету. Он уже ушел из пансиона, когда я спустился к завтраку.
– Ушел? – удивился Лоренцо.
– Он, наверное, продолжает разносить плакаты с фото пропавшей Хадии. Ему тяжело, как и вам всем, просто сидеть и ждать, когда что-то произойдет.
– Inutile [198] , – сказал Лоренцо.
– Возможно, – ответил Линли. – Но я понял, что иногда даже бессмысленные, на первый взгляд, действия в конечном итоге помогают решить загадку.
– Он не вернется в Лондон, пока ее не найдут. – Анжелина посмотрела на лужайку, хотя там не на чем было остановить глаз, и тихо сказала: – Я так сожалею о том, что сделала. Я просто хотела освободиться от него, но знала… Я так сожалею обо всем.
Желание освободиться от людей, от сложностей жизни, от прошлого, которое держало человека, как группа уличных мальчишек-попрошаек… Это заставляло людей совершать поступки, которые приводили впоследствии к сильному раскаянию. И часто на этом пути лежали разлагающиеся трупы других людей. Линли хотел поговорить именно об этом. Но он хотел обсуждать это с Анжелой наедине, а не в присутствии ее любовника.
198
Бессмысленно (итал.).