Вселенная «Мастера и Маргариты». Книга 1
Шрифт:
«Она принялась нырять между проводами. Под Маргаритой плыли крыши троллейбусов, автобусов и легковых машин».
Не слишком ли много «механических» упоминаний?
Но и это не всё. Заметив «анахронизм» с троллейбусами, Соколов упускает из виду вторую явную "нелепость" в отрывке про дядю. Поплавский никоим образом не мог направляться в 1929 году на Киевский вокзал! Потому что Киевским этот вокзал стал лишь в 1934 году, а до этого он назывался Брянским.
И на этом чудеса не кончаются. Каждый из тех, кто прочёл «Мастера и Маргариту», помнит замечательную сцену в торгсине. В том самом, по определению Коровьева, «хорошем, очень хорошем магазине», куда Фагота и Бегемота не желал впустить швейцар-мизантроп. Увы, опять концы с концами не сходятся. Торгсины, или, если уж быть совсем точными, магазины Всесоюзного объединения по торговле с иностранцами, появились в стране лишь 5 июля 1931 года. Совершенно понятно, что торгсины никак не стыкуются с 1929-м годом.
Вызывают недоумение и многие другие попытки притянуть время действия к концу 20-х годов. Например, такой пассаж Соколова:
«1 мая 1929 г., судя по газетным сообщениям, в Москве наблюдалось резкое потепление, необычное для этого времени года. В М. и М. Булгаков трансформировал это явление природы в небывало жаркий вечер первого дня, когда Воланд со свитой прибыли в Москву».
Не проще ли объяснить жару тем обстоятельством, что первоначально встреча Воланда с Берлиозом и Бездомным происходила в июне? Потому в ранних редакциях речь и шла об июньской жаре! Зачем же городить огород с «майским потеплением»? Тем более сам булгаковед справедливо замечает далее: «Здесь писатель учитывал, что сатану традиционно связывали с адским пламенем, и поэтому его приближение вызывает сильную жару».
Или вот ещё одно открытие:
«Присутствуют в романе и приметы конца эпохи нэпа. Извозчики на улицах соседствуют с автомобилями…».
Однако же широко раздвигает Борис Соколов границы нэпа! Аргументация довольно забавная. Извозчики соседствовали с автомобилями не только в 1929 году, но и куда позже, даже после появления метро.
Впрочем, ради справедливости следует отметить: утверждение Соколова, казалось бы, подтверждают некоторые мемуаристы. Так, Сергей Михайлович Голицын в своих воспоминаниях "Записки уцелевшего" (М., "Орбита", 1990) так описывает события конца 1929 года:
«Возчики обратились к нам с тем же советом, с каким обращался ко мне тот, кто вёз меня от Бутырской тюрьмы. Из дома пишут, чтобы не приезжали, загоняют в колхозы, иных родных раскулачили, выслали, малых детей не пожалели. А в Москве чем коней кормить? Последний овёс на исходе, а купить негде. Как им быть?
Как раз за несколько дней до того в газетах появилось грозное постановление об извозчиках. Лошадей хлебом кормят, а трудящимся не хватает. И потому правительство вынуждено ввести карточную систему на хлеб и на другие продукты. Таково было очередное сваливание вины наших неумелых руководителей на кого-то ещё. Конечно, виноваты вредители и кулаки, теперь к ним добавились и ненасытные лошади. Вот и пришлось ввести карточки…
Владимир посоветовал возчикам лошадей, телеги и сбрую продавать, а самим вербоваться на стройки. В течение двух недель исчезли в Москве все извозчики – ломовые, легковые и лихачи.
Трамваи с перевозками не справлялись, о такси тогда и слуху не было. Люди стали ходить пешком и близко, и далеко. Бедные лошадки пошли под нож. Во всех магазинах продавали конину, а также колбасу, которую называли «семипалатинской». Тогда появился анекдот: «Почему москвичи ходят не по тротуару, а по мостовой? Потому что они заменили съеденных ими лошадей…».
Однако на самом деле это был лишь отдельный эпизод, и через некоторое время извозчики появились на московских улицах вновь.
Вот что пишет в мемуарах "Утро красит нежным цветом…" – о "красной столице" 20-х – 30-х годов прошлого века – старый москвич Юрий Федосюк:
"На моих глазах конный транспорт в первую пятилетку сменился автомобильным. Телеги и дровни, спасаясь от конкурентов, на некоторое время надели на себя большие колёса, обутые в резиновые шины, и получили нелепое название "автокачки". Но час их пробил, эти "ни павы ни вороны" вскоре исчезли навсегда. Извозчиков вытеснили такси. Уже в 1935 году мне запомнилась фраза в разговоре взрослых: "Вот старомодные люди, до сих пор на извозчиках ездят". Такси, прежде всего новоявленные "газики", стали обыденным явлением. Говорят, последний московский извозчик исчез в 1939 году, хотя некоторые уверяли меня, что несколько извозчиков курсировало по московским улицам в годы войны".
Другими словами, извозчики на протяжении 30-х годов соседствовали со всеми другими видами транспорта, как это и показано в романе.
Правда, в 1928 году в Москве было около 5 тысяч извозчиков, а уже в 1939-м – всего 57. Ещё точнее (как сообщается в очерке "Извозчик, запрягай коней, пока есть силы") – 56 ломовиков и один «лихач». Звали его Михаил Михайлович Уткин – «водитель кобылы» из знаменитой утёсовской песни:
«Чтоб запрячь тебя, я утром отправляюся
От Сокольников до парка на метро…».
Так что и этот аргумент булгаковеда, мягко говоря, "не работает"…
Глобус Испании, балычок со съезда архитекторов и затянувшееся полнолуние
Я НЕМНОГО ПОКРИВИЛ ДУШОЙ, когда в начале этой главы утверждал, будто в «Мастере и Маргарите» нет ни одной точной даты. На самом деле такие метки, казалось бы, в романе присутствуют. Вспомним эпизод, когда Воланд демонстрирует Маргарите свой волшебный глобус:
«…Видите этот кусок земли, бок которого моет океан? Смотрите, вот он наливается огнём. Там началась война».
Кусок земли уже давно разгадан литературоведами: это Пиренейский полуостров. Война, которая там вспыхнула как раз в тот миг, когда на глобус смотрели Воланд и Маргарита, – это гражданская война в Испании. И начало её можно установить без труда – 18 июня 1936 года, когда после мятежа в испанском Марокко прозвучала фраза "Над всей Испанией безоблачное небо", послужившая сигналом к выступлению мятежников в самой Испании. Казалось бы, остаётся плясать от этой даты, и легко восстанавливаются все остальные.