Всем застрявшим в лифте
Шрифт:
Аврал! Установка остановилась, план на грани интима. Конвейер, туды его за ногу, накрылся медным тазищем. Недавно прошел дождь, грязи по самые колени. Это если стоять. Если ходить, то грязь уже начинает щикотать ети.
Конвейер, падла, наклонный. Пятнадцать полноценных градусов. Правда, небольшой, метров десять в длину, ширина ленты шестьсот пятьдесят миллиметров. Но деталь важная, без него ни-фига не работает.
Слесари, подгоняемые мастером, облепили конвейер, как стая галок колхозное поле. Звон, крик, мат.
Мастер, мужичок лет пятидесяти, крепенький коротыш, стоит в торце конвейера, прямо под сбросом. Потому как там наименее грязно. «Наименее» — это значит, что грязи там не по колени, а чуть ниже. Стоит и пытается дистанционно руководить работой. Россия.
На другом конце слесарь Саня протягивает ролики. Грязный, как фашист на Курской дуге, настроение такое же. А тут еще мастер, козел, под руку трындит.
Но вроде работа идет к финалу. Пробный запуск. Предварительно вытащив пальцы из-под ленты, Саня орет оператору:
— Запуская, йпт, эту сцуку еманную! Ща, пля, заиписсо будет. Пля буду!
Команда дана, оператор тумблером щелк. Конвейер хрюкнув закрутился.
Ага, я ж говорю, Россия!
Через несколько секунд ключ, размером с мою руку, который Саня положил на ленту, благополучно доехал до точки сброса.
— Ну чё там?! — пытаясь перекричать звук работающего конвейера, заорал мастер, пристально вглядываясь в Санино лицо и по его выражению пытаясь определить качество ремонта. — Работает?!
— Работает, ага, — улыбнулся ключ и нырнул вниз.
Короткий свист воздуха, рассекаемого летящим металлом… Епс! То ли зубы мастера клацнули, то ли голова под каской гулкнула пустотой. Непонятно… Только ноги мастера разъехались в разные стороны, дав возможность уставшему телу спокойно прилечь в мягкую грязюку.
Саня, видя такое дело, как-то спал с лица и эдак боком, боком ходу от конвейера.
Мастер мужик крепкий. Да еще и в каске.
— Саня! — выступил он, когда поднялся. — Ты очень нехорошо поступил, — начал он речь. — Я любил вашу маму! И очень сильно!
Дальше полилось, как из кувшина:
— Твои, Саша, не совсем прямые руки я, несмотря на искреннее к тебе уважение, прямо сейчас буду вынужден извлечь из твоих плеч. Потому что, Александр, столь деформированные конечности тебе совсем не нужны. А потом, Саша, я, наверное, вступлю с тобой в нетрадиционные отношения, которые, надеюсь, помогут закрепить уроки по технике безопасности. Потому что вы, Александр, гей с деформированным позвоночником, контрацептив, грубо зашитый нитками, и еще раз гей.
После вдохновенного монолога, каждая фраза которого сопровождалась пояснительными жестами, мастер немного нервничал. Иначе я не могу это объяснить.
Мастер, трясясь от гнева, хватает тяжелый ключ и метает его в сторону слесаря. Наверное, это как-то успокаивает нервы, потому что гнев мастера быстро испарился, уступив место более насущной проблеме. А именно где помыть упавшую каску? Каска и в самом деле представляла собой зрелище заунывное и весьма негигиеничное. Снаружи и, главное, внутри она была залеплена серой грязью.
Подняв каску над головой и глядя ей вовнутрь, бедолага размышлял — надеть или бог с ней?
Но спор с самим собой разрешился как-то быстро и несколько неожиданно.
Ключ, брошенный недоумком в сторону слесаря, пролетел сколько там ему положено и приземлился опять в начале конвейера. После чего пройдя опять свой славный путь…
Короче, вскоре я опять услышал свист рассекаемого воздуха.
Баммм!!! Тяжелый ключ бьет каску, которую мастер держит над собой. И смотрит в нее.
Каске-то что, ей сказали одевайся, значит, одевайся. Ну она и наделась. Прямо на удивленно выпученные глаза. А заодно и на недоуменное лицо. Ноги опять разошлись по привычной траектории, и тело прилегло на свой же, ранее сделанный отпечаток.
Дальше я смотреть не смог. Описался.
ДАВНЫМ-ДАВНО, КОГДА…
Не доверять человеку, рассказавшему мне это, я не имею права, потому как до этого на враках он пойман не был. Да и ситуация вполне правдоподобная. Так что…
Давно, когда я был примерно, как ты, только помоложе, то работал в Москве заместителем одного очень большого начальника в одном очень большом министерстве. Но хотя должность и называлась «заместитель начальника», но фактически я был личным его порученцем. Точнее, порученцем его семьи.
Ничего плохого сказать не могу, и жилось сытно, и спалось сладко. Мария Петровна, супруга евоная, так вообще была женщина высокого образования и утонченного вкуса. А как одевалась, как одевалась… Сама Коко Шанель свое «маленькое черное платье» сжевала бы от зависти. Да и чего было не одеваться красиво, если это министерство имело прямые контакты с заграницей? А в то время, когда и Прибалтика для Союза была «заграницей», то что уж говорить про загнивающий Запад.
Я от нее не то что матерного слова не слышал или, скажем, какого-нибудь похабного анекдота, но и голос она никогда не повышала.
А вот Иван Афанасьевич был мужик крутой. Чуть что не по-евоному, так мат в пять этажей и обещание что-нибудь сделать непотребное с оппонентом. Но мне грех жаловаться, на меня он орал очень редко. То ли потому, что я хорошо делал свое дело, то ли супруга, Мария Петровна, гасила его гнев, не знаю. Но по загривку я получал нечасто. Тем более что половину времени я проводил в поездках по магазинам, где мне выносили завернутое в бумагу что-то, пахнущее то сервелатом, то осетриной холодного копчения.