Встреча на далеком меридиане

Уилсон Митчел

– Я приду, - медленно сказал Ник, не подымая глаз.
– Я только что сообразил, что буду свободен.

Гончаров, остановился у двери; Ник почувствовал, что он удивленно обернулся и смотрит на него, начиная о чем-то догадываться, но не двигается с места.

– Вот как, - негромко сказал Гончаров; тон его не оставлял сомнений, что он все понял.
– Очень хорошо. Приходите в восемь.

Гончаров сам открыл ему дверь; он был без пиджака, в рубашке с открытым воротом; ботинки он сменил на сандалии. На лице его была едва заметная, почти рассеянная улыбка; слегка взмахнув рукой, он сделал насмешливо церемонный жест, приглашая Ника войти.

–

Мне думается, на правах давнего знакомства я могу принять вас по-домашнему, - сказал он.
– В домашнем костюме, за домашним ужином, и поговорим мы с вами запросто.
– Он провел Ника в большую комнату и остановился, заложив руки в карманы.
– Что вам можно предложить вместо полагающегося у вас коктейля?

Ник выразил желание выпить рюмку водки. Гончаров холодно, но с веселым недоумением следил, как он пьет.

– Никогда мне не понять, как у вас могут так пить, - сказал он.
– Вы прихлебываете водку, словно англичанин - чай. Вас интересует самый процесс питья, а нас - результат. Ну, все равно, - снисходительно махнул он рукой.
– Угощайтесь.

Ему, очевидно, не очень хотелось разговаривать - он был слишком занят своими мыслями. Он достал несколько пластинок, на которые пал его случайный выбор, и включил радиолу. В комнате запрыгали звуки штраусовского "Перпетуум мобиле", и Гончаров поморщился от несоответствия этой музыки его настроению. Он поставил следующую пластинку - это оказался Оффенбах, который тоже был прерван на полутакте; потом зазвучал Дебюсси выяснилось, что и он не подходит. Наконец, Гончаров остановился на чем-то, совсем незнакомом Нику, - это была медленная, расплывчатая мелодия, исполняемая струнными инструментами, простая, как шелест дождя. Гончаров слушал, словно позабыв о госте. Потом долил полупустую рюмку Ника и поднял свою.

– За взаимное просвещение, - кратко сказал он. Дотронувшись краем своей рюмки до рюмки Ника, он осушил ее.

Ужин был простой: селедка, вареный картофель, жареное мясо, черный хлеб и масло. На столе стояли стаканы, большой чайник, незамысловатый пирог и никелированный электрический самовар.

– Над чем вы намерены работать после этого?
– спросил наконец Гончаров. Вопрос был случайный - на самом деле мысли его были заняты чем-то совсем иным.

– После чего?
– спросил Ник.

Гончаров сделал неопределенный жест.

– Ну, когда мы уладим это. У вас уже намечены дальнейшие опыты?

– Пока нет, - сказал Ник.
– Я надеялся, что результаты вашего опыта, каковы бы они ни были, подскажут дальнейшие шаги.

– Это как-то на вас не похоже, - заметил Гончаров и потянулся через стол за куском хлеба.
– Мне казалось, у вас должна всегда быть обширная программа на несколько лет вперед.

– Правильно, должна, - согласился Ник, - но у меня ее нет. Впервые у меня нет никакой программы. Времена важных наземных опытов с космическими лучами уже прошли. Такие опыты, какие ставим мы с вами, гораздо лучше проводить в космосе с помощью спутников, ракет и зондов. Вы готовы к этому?

– Почему бы нет?
– сказал Гончаров, как бы удивившись такому вопросу. А вы?

– Технически - да, - ответил Ник.
– Морально - нет, и я даже не представляю себе почему. Мы ставим опыты в воздушных шарах, на высоте девяносто тысяч футов. Лично для меня это стало уже шаблонным. Но шагнуть с нашей планеты в космическое пространство - это совсем другое дело: словно сначала надо преодолеть какое-то промежуточное звено.

– В физике?
– удивленно спросил Гончаров.

–

Нет Во мне, во всем мире, в людях. Смотрите, какая нелепость - мы с вами беспокоимся о согласовании событий, случившихся на расстоянии ста световых лет от нас. Наши правительства не могут договориться по поводу обстоятельств, от которых нас отделяет одна тридцатая световой секунды!

– Но ведь мы как ученые и как личности должны быть головным отрядом в области исследований, представляющих общий интерес. Правительства к нам прислушаются. Иного выхода не будет.

– Вы в этом уверены?

– Уверен так же, как в том, что сижу вот здесь.
– Он исподлобья взглянул на Ника.
– А вы - нет?

Я хотел бы обладать такой же уверенностью. Быть может, я не вижу того, что ясно остальным, потому что в свое время был ослеплен вспышкой света неимоверной силы. С другой стороны, быть может, благодаря этому свету я вижу некоторые вещи гораздо отчетливее, чем большинство людей. Скажите мне, если можете, - спросил он в упор, - приходилось вам видеть атомный взрыв? Мне пришлось, и я говорю вам об этом прямо. Мы с вами сидим здесь с глазу на глаз, быть может нарушая какие-то указания службы безопасности, но мне наплевать. Ведь то, где я был и что я тогда делал, - никакая не тайна.

– Да, это не тайна, - медленно произнес Гончаров.
– Я читал официальный отчет Смита о работе по применению атомной энергии; среди участников несколько раз упоминалось и ваше имя. Вы должны понять, что у нас пока нет официального отчета о нашей работе, в котором назывались бы имена участников.
– Нахмурившись, он налил, себе вина.
– Скажите, вам непременно хочется говорить об этом?
– осторожно осведомился он.
– Дело в том, что мне - не хочется.

– Я, собственно, говорю о себе, а не о вас, - сказал Ник.
– Впрочем, меня давно занимает вопрос, пришлось ли нам - просто как людям - испытать в этом смысле одно и то же. Вот и все. Мне хотелось бы знать: много ли общего в том, что нам с вами довелось пережить?

Гончаров глубоко вздохнул и, сложив руки, переплел пальцы.

– По-моему, мы с вами очень разные люди и вне своих лабораторий живем разной жизнью. И история обернулась к нам разными своими сторонами. В нашем уравнении движения общим является, пожалуй, только один параметр. Однако мы с вами сидим здесь, и оба одинаково хотим пить после съеденной нами селедки, оба ждем одного и того же телефонного звонка...

– Ждем звонка?

– Да, ждем звонка, - спокойно сказал Гончаров.
– Я распорядился, чтобы они позвонили, как только "ТУ" приземлится в Тбилиси, и сообщили, кто их встретил. Коган обещал вылететь за ними, но, насколько я знаю, сейчас он не совсем здоров.
– Он взглянул на часы.
– Они должны позвонить с минуты на минуту, если только "ТУ" не запоздал. Или если их еще никто не встретил.

– А если Коган так болен, что не мог приехать за ними?

– Вполне вероятно, что он настолько болен, что вообще не может ничего делать. А это повлечет за собою коренные изменения в наших планах. Нам остается только ждать, - сказал он.
– Ждать и разговаривать. О том, что общего мы пережили или не пережили в жизни. Но что переживает в своей жизни человек? Он рождается, растет, работает, потом умирает...

– Вы забыли о браке.

– И это тоже у нас с вами происходило совсем по-разному. Видите ли, моя жена...
– Он запнулся.
– Мне сейчас еще слишком трудно говорить об этом, отрывисто сказал он.
– Я никогда о ней не рассказываю.