Встречи во мраке (Сборник)
Шрифт:
— Идея! — воскликнул он и усмехнулся.—С моей стороны, было глупо упустить это! — Его слушатели с недоумением уставились друг на друга. Эллери возбужденно вскочил на ноги.— Раз уж вы упомянули нашего ученого-австрийца, давайте поглядим на него. Знаете, этот таинственный Парацельс может оказаться интересным. И вообще, я всегда увлекался алхимиками. Не следует забывать о внутреннем голосе и превращать его в глас вопиющего в пустыне, цитируя трижды благословенных Луку, Иоанна и пророка Исайю.
Эллери бросился к двери, ведущей в зал.
— Кнайзель! Доктор Кнайзель здесь? — закричал он.
Глава 12
Эксперимент
Доктор Праути смахнул с костюма хлебные крошки, встал, запустил в рот указательный палец, нащупывая там остатки сэндвича, с триумфом выплюнул их и, наконец, поднял свой черный чемоданчик.
— Я пошел,— объявил он.— Пока! — Вытащив из кармана сигарету, он вышел в коридор, что-то фальшиво насвистывая.
Эллери Квин вернулся в приемную в сопровождении Морица Кнайзеля.
Скользнув по нему взглядом, инспектор Квин про себя причислил Кнайзеля к тому разряду человеческих существ, о которых старик отзывался просто как о «типах». В каждой из характерных черт ученого не было ничего из ряда вон выходящего, но, собранные воедино, они производили весьма причудливое впечатление. То, что он был низеньким, смуглым брюнетом среднеевропейского типа, носившим взлохмаченную черную бородку, и что его глаза были глубокими и мягкими, как у женщины, не вызывало особого удивления. И все же по какой-то странной игре природы, эти черты, вместе взятые, делали Морица Кнайзеля самым необычным из всех людей, с которыми сталкивались Квины в процессе расследования убийства Эбигейл Доорн.
Его белые веснушчатые пальцы покрывали пятна и ожоги. Кончик левого указательного пальца был порезан и кровоточил. Халат выглядел так, словно его искупали в химикатах: он переливался всеми цветами радуги, а в отдельных местах был прожжен насквозь. Парусиновые брюки и белые туфли были примерно в таком же состоянии.
Эллери, рассматривавший его, полузакрыв глаза, указал ему на стул.
— Садитесь, доктор Кнайзель.
Ученый молча повиновался с видом человека, поглощенного своими мыслями. Пристальные взгляды инспектора Квина, окружного прокурора, Кронина, Вели его как будто совершенно не трогали. Они сразу же поняли причину его отчужденности. Он ничего не боялся и не думал об осторожности — он просто был слеп и глух ко всему окружающему.
Доктор Кнайзель сидел, пребывая в собственном внутреннем мире. Его странная маленькая фигурка казалась сошедшей со страниц псевдонаучной истории об удивительных приключениях среди звезд.
Остановившись перед Кнайзелем, Эллери сверлил его глазами. После напряженной паузы ученый, очевидно, почувствовал силу его испытующего взгляда и поднял голову.
— Простите,— заговорил он на чистом английском языке, но с той правильностью, которая легче всего выдает иностранца.
— Вы, конечно, хотите допросить меня. Я только что услышал, что миссис Доорн задушили.
Эллери сел в кресло.
— Так поздно, доктор? Ведь миссис Доорн мертва уже несколько часов.
Кнайзель рассеянно почесал затылок.
— Я здесь что-то вроде затворника. Моя лаборатория — это совершенно обособленный мир, где царит только дух науки...
— Я всегда утверждал,— заметил Эллери, положив ногу на ногу,— что наука всего лишь другая форма нигилизма... Вы не кажетесь потрясенным этой новостью, доктор.
Взгляд Кнайзеля стал удивленным.
— Мой дорогой сэр! — запротестовал он.— Смерть едва ли та причина, которая может вызвать у ученого сильные эмоции. Конечно, меня интересует эта проблема, но не с сентиментальной точки зрения.— И на его губах мелькнула странная улыбка.— Мы стоим выше буржуазного отношения к смерти... Не так ли? «Покойтесь в мире» и все прочее... Могу процитировать вам одну весьма циничную испанскую эпиграмму: «Лишь тот любим и чтим, кто мертв и похоронен».
Брови Эллери сразу же взлетели вверх, точно хвост сеттера. В его глазах засветился огонек юмора.
— Преклоняюсь перед вашей эрудицией, доктор Кнайзель. Знаете, когда кучер-смерть берет в свой экипаж нового пассажира, он иногда отпускает другого, чтобы избежать перегрузки... А это путает наследникам все карты. Кстати, в первом завещании миссис Доорн было кое-что интересное, доктор. Вы позволите мне пополнить вашу цитату другой? «Тот, кто дожидается башмаков умершего, рискует остаться босым». Это датское изречение.
— А мне казалось, французское,— отозвался Кнайзель.— Впрочем, многие афоризмы имеют общие корни.
— Я этого не знал,— улыбнулся Эллери.— От вас можно многому научиться. А теперь...
Инспектор усмехнулся.
Вы, конечно, хотите узнать,— вежливо осведомился Кнайзель,— где и как я провел сегодняшнее утро?
— Если вы будете так любезны.
— Я прибыл в госпиталь в семь утра, как всегда,— начал Кнайзель.— Переодевшись в общем гардеробе в подвале, направился в свою лабораторию. Она находится по диагонали через коридор от северо-западного угла операционного зала. Но вы, конечно, это знаете.
— Ну разумеется,— пробормотал Эллери.
— Я заперся в лаборатории и находился там, пока меня не вызвал один из ваших людей. Сразу же пройдя в амфитеатр, согласно вашему распоряжению, я впервые узнал там, что миссис Доорн сегодня была убита.
Он сделал паузу, сохраняя олимпийское спокойствие. Бдительность Эллери не ослабевала ни на секунду.
— Этим утром меня никто не беспокоил,— продолжал Кнайзель.— Иными словами, с семи часов и до недавнего времени я сидел один в лаборатории. Никто меня не видел, и никто ко мне не входил, даже доктор Дженни, возможно, из-за несчастья с миссис Доорн и скопившейся в результате этого работы. Обычно доктор Дженни заходит в лабораторию каждое утро... Пожалуй,— задумчиво закончил он,— это все.
Эллери не спускал с него глаз. Внимательно наблюдавший за ними инспектор Квин должен был признать, что его сын, несмотря на внешнюю бойкость, еще никогда не казался таким обескураженным.
Старик нахмурился, чувствуя, что в нем закипает бешеный гнев.
— Превосходно, доктор Кнайзель,— улыбнулся Эллери.— А так как вы, по-видимому, точно знаете, о чем я намерен вас спросить, то, может быть, вы ответите мне, не дожидаясь моего вопроса?
Кнайзель задумчиво погладил свою старомодную бородку.