Встретились два одиночества
Шрифт:
– Только не говори мне, что это на прощание...
– Ну... у нас точно есть еще три дня.
Расставанье и любовь
– Не удивлен?
– Спросил Камюэль с легкой издевкой и чувством своего явного превосходства, как только они остались одни.
Фима совершенно по-мальчишески прыснул и легко обронил:
– Андрей тебя раскусил, когда к нам толпами парламентеры повалили...
Знал бы кто, как дорого далась мерцающему эта легкость. Даже земное мерцание, в котором он был сущим
– Ох, уж это ходячее откровение, - Камюэль усмехнулся и с дерзостью посмотрел на человеческого мальчишку.
Ждет реакции? Ну да, конечно. Куда же без нее. Негоже заставлять серого кардинала ждать.
– Решил последовать примеру князя и пришел за мной?
– Фима перестал улыбаться и воззрился на эльфа с непроницаемым выражением лица. Он не хотел, чтобы тот смог увидеть то отчаяние, что затопило душу и пожирало изнутри, как червь под тонкой, глянцевой кожицей пожирает сочную яблоневую мякоть. Расставаться всегда тяжело. Особенно, когда впервые за много лет смог к кому-то по-настоящему привязаться. Но, кажется, без расставания уже никуда. Лучше боль от разлуки, обида, даже злость из-за уязвленного самолюбия, чем ненависть после убийства.
– С чего ты взял?
– Эльф тут же оказался почти вплотную к стоящему у окна мальчишке, вынудил упереться бедрами в подоконник, поднял руку, чтобы с приглашающей к поцелую улыбкой коснуться нежного лица.
Фима отвернулся. Камюэль перестал улыбаться. Прищурился и медленно опустил руку вниз. Уперся ладонь в подоконник, склонился к мальчишке, чтобы тот уже не мог отвернуться и впился вопросительным взглядом в совершенно человеческие глаза. И где, спрашивается, та приятная желтизна, к которой он уже успел привыкнуть? И по которой так скучал?
– Это значит, что ты не вернешься?
– Уточнил Камюэль.
– Ты все правильно понял.
– Почему?
– Потому что не хочу.
– Это не ответ.
– Думаю, его достаточно.
Они замерли друг напротив друга. После паузы эльф-упрямец начал снова.
– Если так беспокоишься о подопечных, то, после более чем наглядной демонстрации, к вам уже не будут так предвзяты.
– Не думаю, что ты можешь говорить за всех, даже если это тебя стоит благодарить за то, что все эти парламентеры не побоялись прийти сюда за своими друзьями из нашего народа.
– Я только указал путь и помог добраться до места назначения. Решение они принимали сами.
– Не нужно меня ни в чем убеждать. Ты прекрасно меня понял. Кроме того, вряд ли имеешь хотя бы поверхностное представления о том, сколько мерцающих за пределами Чащи Лис знамениты как искусные воры, обманщики, авантюристы, не в самом лестном значении этого слова. Поэтому не разбрасывайся словами, просто...
– Сбрось мерцание, - потребовал вельможный эльф и провел ладонью, которой еще секунду назад опирался на подоконник, по бедру подростка. Взгляд человеческих глаз потемнел. Не от предвкушения, а как предупреждение.
– Это ничего не изменит. Мое внутреннее содержание, увы, уже давно не меняется от мерцания к мерцанию настолько кардинально, чтобы можно было что-то изменить.
Эльф тоже нахмурился. Отстранился, выпрямившись в полный рост, отчего любой другой мальчишка на месте Фимы почувствовал себя маленьким и незначительным, но он не был мальчишкой, а мерцание, как сам только что подтвердил, - не в счет.
– Послушай, - попробовал Камюэль снова, - если ты из-за того, что я заставляю тебя регулярно мерцать в постели...
– Просто все кончено, - на этот раз собеседника прервал уже сам мерцающий, - Прими это. Ты для меня слишком юн. Я устал.
– Ты, правда, думаешь, что сможешь отгородиться от меня этим? Я помню о вашем нелинейном взрослении, как ты сам это назвал. Попробуй еще раз. Уверен, что заслужил толику честности.
– Хорошо, - после паузы произнес мерцающий, вскинув голову и смахнув со лба пепельно-русую челку, - Если честно, я убежден, что будет лучше, если ты примешь наш разрыв, как данность, и просто уйдешь. Это вся правда, которую я готов тебе озвучить.
– Нет, - веско и без лишнего надрыва обронил эльф. При одном взгляде на него становилось понятно, что Камюэль Барсим с места не сдвинется, пока не услышит всю правду до самого конца.
– Ладно же, - почти с ненавистью выплюнул мерцающий и, вдруг, улыбнулся эльфу, натянутому, как тетива, и тот понял, чтобы ему не представлялось в причинах такого охлаждения любовника, все неправда. Подготовиться к откровению мерцающего не получится. Значит, остается только держать лицо до самого конца. Мальчишка продолжил все с той же приклеившейся к лицу улыбкой: - Я собираюсь убить твоего отца. Он один из патриархов Братства.
Томительно потекли мгновения. Быстро такое решение не примешь. Можно просто уйти, как мерцающий и просил с самого начала, тогда не придется ничего решать. Но это не выход. Не для него. Не для них.
– Я люблю тебя, - слова сорвались с языка обманчиво легко, но прозвучали искренне, - И прежде, чем ты доберешься до моего оцта, я прошу дать мне время все прояснить самому.
– Сколько тебе нужно?
– Два дня, начиная с рассвета. И сегодняшнюю ночь в качестве аванса. Я так долго...
– голос резко сел, но заминка была почти незаметной, эльф умел держать себя в руках вопреки даже самым противоречивым чувствам, которые раздирали его на клочки, как свора оголодавших собак, треплющих несчастную кошку, - Я так долго ждал. Так соскучился, - голос снова упал, но не только он в этот момент мог только шептать, самим своим тоном прося о снисхождении.
– Потом будет только больнее, - едва слышно отозвался в ответ мерцающий.
– О, да, если будет это потом. Но знаешь, как говорят в мире нашего психолога?
– И в горе, и в радости?
– Навсегда, - прошептал эльф, как заклинание, и прижался ртом к сухим губам мерцающего, благосклонно раскрывшимся навстречу.
В следующий раз эльф появился только через три дня. Просрочил. И его встретил даже не подросток, а маленький мальчик. Это сказало о многом. Мерцающий с верой, которая присуща только детям, искренне верящим в сказки со счастливым концом и вселенскую справедливость, надеялся, что дополнительные сутки форы еще могли бы что-то изменить. Отсрочить вердикт? Даже если только это. Ну, что ж, хоть что-то. Хоть какое-то оправдание его собственной нерешительности. И все-таки эти сутки оказались нелишними. Он выпал из мерцания как какой-нибудь неопытный юнец, когда эльф вместо приветствия впился в его губы недетским поцелуем. Прямо так, не дожидаясь смены облика на более подобающий для таких вещей. Значит, перестал замечать его мерцания. За всеми ними он видел одно лицо. Ефимисюкеруса таким, каков тот есть. И отучить эльфа от этой пагубной привычки, наверное, уже не получится. Мысль саданула по нервам лезвием, под нажимом которого лопнули старые раны. Застарелые, но все еще не исцелившиеся до конца.