Встретимся через 500 лет!

Белов Руслан Альбертович

– Это я обнаружил в сенях Катэра на полочке для головных уборов, - капитан протянул Пуаро распечатанный конверт

– Письмо Потрошителя?

– Да, я его просмотрел. Мне кажется, он чем-то взбудоражен. Запахом первой крови?

Пуаро, посмотрев на часы, принял конверт, покрутил его в руках, как нечто лишнее в текущий момент.

– Похоже, оно вас мало интересует, - сказал растерянно Гастингс.

– Я ж говорил, в данный момент, мой друг, меня интересует лишь произведения великого художника пищи Шарля-Луи-Георга дю Рабле, - честно признался Пуаро, уже старательно моя руки.
– К тому же я уверен, это письмо Потрошитель послал мне с целью, достижению которой я ни в коей мере не могу способствовать.

– Какой целью?
– спросил капитан сзади.

–

Испортить мне аппетит. И потому я займусь этим письмом после обеда, но перед кофе Рабле, кофе, который способен улучшить настроение даже у висельника с недельным стажем.

Письмо было наспех написано красной шариковой ручкой, видимо, на столе Катэра, не покрытом клеенкой. Пуаро прочитал его после кленового мусса, съеденного с плохо скрываемым благоговением. Приведем послание Потрошителя полностью:

Вот такие у нас дела, дорогие мои... Честно говоря, обозрев перед ретирадой плоды рук своих, я содрогнулся физически и духовно. Физически, понятно, почему, а духовно – по личностным мотивам. Я стоял и смотрел на не желавшую сворачиваться кровь, на человеческие органы, разбросанные мною вокруг, и думал: - А может, надо было его просто татуировать? Просто татуировать, не преступая грани, разделяющей творение и смерть? Нет, все-таки искусство – великая штука. У тебя в руках всего-то игла и три краски, но ты велик, и потому в силах преодолеть свою ничтожность. И ты преодолеваешь ее, укол за уколом. Ты выверяешь каждое движение, мучаешься, выбирая оттенок, потеешь, стараясь соблюсти пропорции... И вот, ты победил – ты получил то, что хотел, ты превзошел себя, и лишь одно удерживает тебя на земле – тебя удерживает мысль: - А смогу ли я повторить это? Получится ли превзойти себя?

А нож, ха-ха, это другое. Это не игла. Он не терпит мысли. Стоит задуматься с ножом в нетвердой длани – все! Секунда, и ты способен резать одну лишь колбасу.

И это гнетет. Ты держишь нож в руке, ты думаешь: неужели я способен резать лишь колбасу, сделанную из плоти умерщвленных скотобоями ничтожных животных? Резать, чтобы жрать потом, жрать мертвечину?

Это мертвое воняет, ты поднимаешь голову к небу, чтобы не чувствовать запаха, и видишь перед собой горло спесивой красавицы, спесивой красавицы, уже взвесившей тебя на безмене своей красоты, взвесившей и безошибочно решившей, что ты достоин одной лишь жалости. И ты взрываешься! Ты лихорадочно думаешь: Да, я достоин жалости, но ты, божественная красавица - нет!!!

Эта мысль электризует нож. Она свинцом заполняет мозг, не давая ему понимать происходящее, и этот мозг находит нужное время и нужный час и овладевает своим носителем, тот хватает ее за волосы, смотрит в глаза, алчущие жалости, сострадания, хоть чего-то, размером хотя бы в миг, и резко бьет ножом. Кровь хлещет из артерии, пачкает все вокруг, жертва хрипит, а ты видишь перед собой прекрасную женщину, которая не смогла пред тобой устоять и пала!

Это будет потом. Скоро. Катэра я разделал исключительно по геометрическим соображениям. И чтобы посмеяться над вашей ограниченностью. Ловите, меня, ловите. Если вы меня не поймаете, жизнь человеческая в Эльсиноре, ха-ха-ха, не стоит и гроша.

Следующий мой выход вас огорошит.

Зря я убил Катэра... Кто теперь будет стучать топором и сажать цветы? Ты, Пуаро? А что? У тебя получится.

А он ведь убийца, Катэр!..

От следующего моего выхода у вас выскочат глаза.

Ваш Потрошитель.

P.S.

Нет, Пуаро, пожалуй, у тебя ничего с моей поимкой не получится. И потому советую тебе покинуть Эльсинор,

покинуть, чтобы избежать позора! Нет, я гений! Да, ты сбежишь от меня! Я все сделаю, чтобы ты сбежал, как трусливый заяц! Завершив свой круг, я начну охотиться за тобой, и ты сбежишь, божусь, сбежишь. И я, великодушный, укажу тебе путь, он один…

– Сегодня тоже придется стоять на часах, - сказал Пуаро, передав письмо Гастингсу. Он был доволен, что не прочел его до обеда.

– Вас расстроили угрозы Потрошителя?
– спросил капитан, ознакомившись с содержанием послания сумасшедшего татуировщика.

– А вы бы не расстроились, получив письмо с недвусмысленными угрозами?

– Он специально так написал... Чтоб вывести вас из равновесия.

Лиз-Мари подала кофе - бряк! бряк!
– с каменным лицом. Она была недовольна, что дружок вторую ночь подряд проведет неизвестно где и с кем. Пуаро, с улыбкой понаблюдав, как ловко девушка изображает неудовольствие, поинтересовался:

– Лиз-Мари, я слышал, Садосек был отцом Люсьен?

– Да. Был, - бросила Лиз-Мари, перед тем, как повернуться и уйти, эффектно орудуя бедрами.

– А что из этого?
– спросил Гастингс, клейкими глазами провожая девушку.

– Я ж вам тысячу раз говорил, что уважающий себя сыщик не должен пренебрегать фактами, даже если они кажутся никчемными, - благоговейно втянул Пуаро в себя дурманящий запах кофе.

– Говорили. Вы думаете, это Люсьен...

Гастингс осекся: из окна послышалось тарахтение. Подойдя к нему, Пуаро увидел садящийся вертолет.

17. Арестован и сознался

В фойе к ним подошел серьезного вида Жерфаньон. Он сказал, что профессор Перен просил мистеров Пуаро и Гастингса посетить его кабинет перед обедом.

– Я бываю в этом кабинете, чаще, чем на процедурах, - проговорил Пуаро, с разных ракурсов рассматривая усы в настенном зеркале.

Явившись в назначенный час в кабинет профессора (полицейский вертолет к этому времени уже улетел), они узнали, что в 12-08 сего дня Иосиф Каналь был найден в подвале хижины садовника. На допросе он сознался в убийстве ее обитателя Франсуа Катэра, отказавшегося его приютить, а также в нанесении татуировок трем известным дамам. На вопрос, из каких соображений он это делал, Каналь ответил, что из скуки и куража - просто хотел развлечься и развлечь окружающих. После этого признания следователь Лурье потребовал провести следственный эксперимент, в ходе которого на глазах свидетелей мадмуазель Х. была искусно татуирована, и понятые нашли татуировку весьма похожей на татуировки мадмуазель Моники и мадмуазель Лиз-Мари, - Гастингс почернел от ревности: его любимую исследовали понятые!

Рассказав об этом, профессор открылся, что по разным причинам не верит в то, что бедного Садосека убил Каналь.

– Вы сказали, что Иосиф Каналь сознался...
– послушав профессора, сказал Пуаро.
– Видимо, он сделал это в письменном виде...

– Вы хотите увидеть образец его почерка?
– догадавшись, о чем ведет речь сыщик, спросил Перен.

– Да, - ответил Пуаро кратко.

– Пожалуйста. Вот ксерокопия его показаний, - достал профессор из ящика стола несколько скрепленных листков бумаги.
– Судья Данцигер позволил мне ее сделать.

Пуаро, досконально изучив документ, передал его Гастингсу. Тот просмотрел бумаги не менее внимательно и, возвращая профессору, проговорил:

– Написание нескольких букв весьма схоже с буквами известных нам писем. Видимо, это истинный почерк Потрошителя...

– Тем не менее, прошу вас продолжить следствие, - сказал Перен, пряча листки в стол.
– Вполне возможно, что действует он не один с подручным, но в составе преступной группы.

– В составе преступной группы?
– искренне удивился Пуаро.
– В это трудно поверить, мосье профессор. Конечно, при наличии фантазии можно представить, что Каналь являлся членом корсиканской мафии, - профессор с капитаном образно вспомнили Наполеона, - или даже Якудзы...