Встретимся через 500 лет!
Шрифт:
Грудям мадам Пелльтан и ее животику позавидовала бы и Даная, за ночь с которой Зевс расплатился золотым дождем[61].
«Столько женских животиков и грудей, сколько мне пришлось увидеть за последние три дня я, считая материнскую, не видел за всю прожитую жизнь. Еще несколько таких демонстраций, и я побегу через горные перевалы подписываться на «Плейбой», причем на несколько лет вперед», - иронично подумал Пуаро, пытаясь оторвать взгляд от пупка мадам Пелльтан, призывно таившегося в мягчайшем женском жирке.
Оторвать взгляд от пупка мадам Пелльтан ему помог взгляд мадам Пелльтан, ставший чересчур снисходительным, и потому уловленный периферическим зрением маэстро сыска. А также две надписи. Одна - «вместе» под грудью, другая, - «Николь» - под животиком. Увидев их, Пуаро вспомнил татуировки Катэра. Они - садовника и Николи, совпали как две половинки одной банкноты.
«До гроба вместе
Франсуа и Николь»
– А цифра «один»? Где он ее поставил?
– спросил Пуаро, догадываясь, чем ему ответят.
Глаза мадам Пелльтан загорелись бесовским блеском. Поднявшись с дивана, она изобразила пару па канкана, то есть повернулась к мужчинам спиной и круто согнулась, одновременно высоко подняв рукой полу пеньюара.
Сначала Пуаро увидел жирную единицу, аккуратно вытатуированную на левой ягодице женщины, а потом уж зад целиком. Весь он был исколот иглой.
– Попа, несомненно, мировое достояние, - подумал он, чувствуя себя законным акционером последнего. И заключил, обращаясь к мировому достоянию:
– С вами все ясно. И потому предлагаю вернуться к кукле Шлехти.
– Хотите еще раз ее осмотреть?
– оживился Гастингс.
– Нет. Я хочу услышать от мадмуазель Люсьен, как все произошло. Значит, когда «кровь» приготовилась, вы пошли наверх поиграть в Потрошителя...
– Да. Подойдя к парадной двери, обнаружила, что она открыта. Осторожно поднявшись в фойе, увидела его, - указала подбородком на Гастингса.
– Он сладко спал на диване. Естественно, присутствие постороннего меня озадачило, я задумалась, что делать. И сразу вспомнила о пульверизаторе, который, недавно прогуливаясь, нашла у «Трех Дубов». Он так приятно пах, что, принеся его сюда, я не удержалась и прыснула себе в лицо...
– И, не упав еще на пол, заснула, - покивал Гастингс. Затем посмотрел Пуаро в глаза и сказал:
– Я вспомнил, где я слышал этот запах, и слышал неоднократно.
– Где?
– взгляд Пуаро сделался металлическим.
– В кабинете лекарственного электрофореза. Этим веществом профессор Перен усыпляет пациентов, чтобы усилить действие процедуры или гипноза.
– И этим же веществом, судя по всему, пользуется Потрошитель, - посмотрел Пуаро на Люсьен.
– Я не Потрошитель, - сказала та, - я просто играла в него с куклой Шлехти.
– Вы понимаете, милая девушка, что ваше деяние в виде насильственного усыпления гражданина Франции подпадает под вполне определенную статью уголовного кодекса?
– спросил Пуаро, сделавшись воплощением благожелательности.
– Пусть подпадает. Я - психически больна, и мне все можно.
– Психически больных с такими мыслями облачают в смирительные рубашки. Кстати, кто из вас написал письмо?
– Какое письмо?
– удивилась мадам Пелльтан.
– Вот это, - показал Гастингс письмо, извлеченное им из-под головы распятой куклы. Оно подписано Джеком Потрошителем. В нем содержаться сведения, которыми мог располагать лишь преступник.
– Я писать не умею, - широко улыбнулась Люсьен.
– А что касается мамы, скажите, сколько в нем ошибок?
– Ни одной, кажется - просмотрел письмо Гастингс.
– Значит, писала не она.
– В таком случае нам придется обратиться к профессору, - сказал Пуаро.
– Он уж определит, кто это писал.
– Не надо к нему обращаться, - махнула рукой девочка.
– Это Клодель написал. По моей просьбе. Он любит писать письма, - последнюю фразу выговорила многозначительно.
– Леон Клодель из третьего номера?..
– опешил Гастингс.
– Да. Мы с ним дружим. Он часто рассказывает мне страшные истории...
– Случившиеся с Карин Жарис, Эжен и Пьером Пелегри?
– Пуаро был заинтригован. Клодель любит писать письма…
– В том числе...
– посмотрела девушка насмешливо.
– А я могу с ним поговорить?
– Нет.
– Почему?
– Он не любит мужчин, повсюду сующих свой нос. И к тому же...
– Она смеется над вами, вы что не понимаете?!
– перебила дочь мадам Пелльтан.
– И вообще, вам не кажется, что визит ваш несколько затянулся?
– Отнюдь, - благожелательно улыбнулся ей Пуаро.
– Мне кажется, что он длился ровно столько, сколько было мне нужно. Спокойной ночи, мадам, спокойной ночи, мадмуазель.
Поклонившись, они удалились, до самого порога сопровождаемые недовольного вида котом.
20. Они лежали рядом
Был пятый час утра. Снег сыпал хлопьями. Притушенные фонари светили полусонным фосфорным светом. С дальней стороны кладбища раздавался заунывный волчий вой, вызывавший у Гастингса сострадание и мысли о хорошем куске говядины с кровью у Пуаро. На полпути к Эльсинору капитан спросил спутника:
– Вам не кажется, мой друг, что пора брать голову в руки?
– Нет, дорогой Гастингс, пока не кажется, дело слишком сложно, - дорожки засыпало нападавшим снегом, и Пуаро, шел за торившим тропу капитаном.
– Да, на первый взгляд кажется, что у нас с вами накопилось достаточно сведений, чтобы составить рабочую гипотезу или, по крайней мере, определить направление и руководящую силу событий. Но, признайтесь, ведь у вас еще не создалось ощущения, что вы взобрались уже на гору под названием «Great Enlightenment[62]». И потому достаточно посмотреть из-под руки, как смотрит наш Наполеон, чтобы разглядеть переулки и улицы разгадываемого нами преступления, его памятники и тупики, разглядеть то, что соединяет факты и наблюдения в плодотворную трехмерную систему?