Встретимся в раю, дорогой
Шрифт:
Лариса Ивановна, похоже, совсем не пьянела. Алкоголь действовал на нее по-другому, наливал, напитывал ее какой-то яростной силой. Как металл, накаляясь, краснеет, изнутри наливается малиновым светом, вот такой же становилась Лариса Ивановна.
Едва закончилось выступление президента, пробили куранты, и завершилась трансляция гимна, она выключила телевизор.
– Оставь, – попросил он.
– Не люблю, когда мельтешит. Не расслабишься. Свет я тоже погашу.
Лариса Ивановна метнулась к выключателю, он находился на стене у двери. Вернувшись в постель, она прильнула к нему, как к роднику. Ищущую руку запустила ему под пижаму, прижала ладонь к животу. Рука у нее оказалась ледяной, он вздрогнул.
–
– Сейчас кто-нибудь войдет, – возразил он.
– Ис-клю-че-но, – по слогам отбила она слабое его утверждение.
– Почему ты? – поинтересовался он.
– Начальник велел о тебе позаботиться.
– Он разве это имел в виду?
– Нет. Но я – это.
– А муж?
– Причем здесь муж? Муж старше на десять лет, и это уже сильно сказывается. На мне. Хочется уже напиться молодой силы, подзарядиться еще на какое-то время. Ну, а новогодняя ночь для того и существует, чтобы мечты сбывались. И сейчас, и на будущее. Грустно, конечно, но что делать… Ты что, против что ли?
– Я не против, не сомневайся, – капитан с сожалением погасил легкую протестную волну, пришедшую из той части его души, где все складывалось иначе. В конце концов, Варвара сама во всем виновата. Сама обаяла, и сама же пропала невесть где. Он обнял Ларису Ивановну, прижал к себе. – Как-то не похоже, что ты фарфоровая, – заметил ей.
– А ты не верь всему, что тебе говорят. Или делай поправки, допускай исключения. К тому же есть еще кое-что…
– Что?
Она сделала несколько круговых движений ладонью вокруг его пупка, согревая руку трением, и неожиданно скользнула ниже. Растопырив пальцы, накрыла все, что смогла. Но смогла не все, потому стала водить ладонью вверх-вниз.
Александр закрыл глаза, прислушиваясь к реальности, которая приходила к нему в ощущениях. Значит, так тому и быть, решил он. Не в его правилах было отказывать женщине. Даже когда следовало. Тем более что не следовало никогда.
7. Тихая кустодия
Железные, непреклонные руки развернули подполковника Доманского лицом к стене. Такие же железные, но очень проворные пальцы быстро и тщательно ощупали, облапали. Сан Саныч спокойно дал себя обыскать, он знал, в такой момент лучше не сопротивляться. Это было неприятно, но недолго. Через мгновение его пистолет был извлечен из кобуры под мышкой и передан старшему группы захвата, который визуально отличался от других лишь блестящей кокардой на темно-синем околыше фуражки с невысокой тульей, и более напряженным выражением лица. Глаза его, однако, полнились и светились неподдельным интересом. А вот глаза остальных троих светились ртутным зеленым, как подсветка шкалы настройки у старинных ламповых радиоприемников.
Все четверо тихих были одеты в подпоясанные широкими ремнями гимнастерки без погон, и брюки галифе. На головах – фуражки. На ногах – высокие начищенные сапоги из мягкой хромовой кожи.
Старший с почтением, обеими руками принял изъятое у Сан Саныча оружие. Повертел пистолет в руках, разглядывая, сказал «Ого!», после чего сунул его за пояс.
– Все? – спросил.
– Так точно! – глухо ответил обыскивавший.
– Вперед!
Прямоугольник стены, лицом к которой стоял, закинув на нее руки, Сан Саныч, высветился голубым, потек, растаял. Он узнал эффект воздействия универсального ключа на препятствие. Подобный был у него самого, правда – неисправный. Он скосил глаза в сторону оставленного им на столе ключа, и успел заметить, как неожиданно ловко Тянский накрыл его ладонью. Потом он быстро сунул ключ в жестянку с чаем и закрыл крышкой. Что за черт? – подумал Доманский. Что это он делает?
Мысль он додумать не успел. Те же непреклонные руки подтолкнули его в спину, и он шагнул вперед, в стену.
Еще шаг, и они оказались в большом до гулкости живущих в нем звуков, ярко освещенном льющимся из рожковой люстры светом стандартном, в общем, служебном кабинете: шкафы вдоль стен, вешалка, стол, стулья. Два не зашторенных окна. Портрет на стене. Чей портрет, Сан Саныч не признал, но сам факт был узнаваем – в его кабинете тоже имелся портрет. Но там он точно знал, чей. Он глянул в одно окно, потом в другое. Там, распростертый за ними, подмигивал ему вспученными в стелящейся мгле бесчисленными пузырями света призрачный город. Множество размытых и рассеянных мелкой мрякой огней. Лимбонго был так огромен, что от одного взгляда на его необъятность захватывало дух. Тот же взгляд позволил гостю определить, что кабинет, его принявший, располагался никак не ниже седьмого этажа – если брать по земным меркам. Значит, в городе имелись и высотные здания. Это знание мало что ему давало, пока, во всяком случае, но он все равно сделал заметку. Ничего не попишешь, привычка.
– Разрешите? – спросил старший конвоя, вскинув руку к козырьку.
– Входите, входите! – живо откликнулся сидевший за столом в большом цвета шоколада кожаном кресле человек. – Ми ждем уже.
Не усидев, человек рывком поднялся и, уперевшись сжатыми кулаками о стол, впился маленькими черными глазками, чей колючий блеск несколько растушевывался круглыми стеклами пенсне, в вошедших. В Сан Саныча конкретно впился. Грузное тело этого невысокого человека было упаковано в военный френч с большими накладными карманами. Погоны на френче отсутствовали, только над левым верхним карманом виднелся какой-то значок, вроде орденской планки. Помятое и одутловатое, но чисто выбритое лицо. Крючковатый нос, густые брови вразлет, обвисшие брылами щеки и высокие залысины на круглой голове – вот что сразу бросалось в глаза, лепило его образ.
Странное дело, несмотря на происходящее, Сан Саныч совсем не чувствовал опасности. Просто наблюдал с интересом, как бы со стороны, за ходом событий, которые, тем не менее, кружили и вовлекали его самого. Это было тем более странно, что человек, у которого он оказался в гостях, симпатии к нему явно не испытывал.
– Товарищ маршал! Задержанный доставлен! – доложил старший группы захвата.
– Ми это уже и сами видим. Ви оставьте нас пока. Побудьте за дверью, товарищ Надарая.
– А это не опасно? – засомневался Надарая. – Может быть, не стоит рисковать? Мало ли что!
– Не волнуйтесь, товарищ Надарая, нам ничто не угрожает. И снимите с товарища наручники! Ми уверены, это излишняя мера предосторожности.
Надарая отомкнул и снял с Доманского браслеты, потом положил на стол перед начальником изъятый пистолет.
– Вот, – сказал, – у него обнаружили.
– Хорошо. – Начальник открыл верхний ящик стола и с видимым почтением убрал в него пистолет. После чего, не дожидаясь, пока его люди покинут кабинет, жестом пригласил Сан Саныча располагаться: – Присаживайтесь, товарищ. В ногах правды совсем нет.
Едва Сан Саныч занял один из стульев напротив, хозяин кабинета опустился обратно в кресло. Он несколько раз сжал и распустил кулаки, легко похлопал ладонями по зеленому сукну стола, погладил его. Все эти манипуляции он проделывал, явно сосредотачиваясь, внутренне выстраивая стратегию разговора с важным гостем. Может, именно это осознание своей важности и придавало Сан Санычу уверенности?
Приняв решение, хозяин улыбнулся тонкими губами.
– Итак, давайте будем уже знакомиться! – голос его немного дребезжал, как надтреснутый колокол. – Нас, например, товарищ Берия зовут-величают. Перехватив взгляд Доманского, спросил с вызовом: – Что ви так смотрите? Не пугайтесь, ми не кусаемся.