Встревоженные тугаи
Шрифт:
«Десять километров туда, десять обратно, – думал Ярмышев. – А зачем? Бензин жечь, да и время терять. А я еще конспект к завтрашним политзанятиям не закончил».
Дорога к геологам в то утро ему показалась особенно неуютной. Однообразные коричневые скалы, возвышавшиеся справа и слева, угнетали его. Настроение изменилось только когда газик въехал в долину. По-горному яркое разнотравье пушистым ковром покрывало землю, а по берегам торопливого ручейка толпились тальниковые кусты, на листьях которых поблескивали в лучах утреннего солнца капли росы. К тальниковым
В одном из домиков отворилась дверь, и юная стройная дева, с полотенцем через плечо, направилась к ручью.
«Новенькая, – мелькнула догадка. – Странно, начальник ничего об этом не сказал».
Ярмышев посчитал, что пока они доедут до домиков, поднимутся другие геологи, и он поговорит с ними, узнает все новости прямо у ручья, не дожидаясь начала рабочего дня, однако легковушка уже въехала в поселок, а ни одна дверь больше не отворилась. И хотя Ярмышева здесь все знали, и он был желанным гостем, будить ему никого не хотелось, тем более, что в этом не было никакой необходимости.
– Давай к конторе. Там меня подождешь, – приказал Ярмышев водителю ефрейтору Кочанову, вылез их машины, миновал последний домик, прошел по тропе между тальниковыми кустами и остановился, пораженный: на берегу ручья стояла девушка. Ее белые шелковистые волосы спадали на плечи, а черный тренировочный костюм, который плотно облегал тонкую талию, подчеркивая белизну волос и нежность лица. Ярмышев вдруг, вовсе не отдавая себе отчета, стушевался.
– Здравствуйте, – как-то нерешительно поприветствовал он девушку.
– Здравствуйте, – ответила та и лукаво улыбнулась, отчего на ее щеках образовались ямочки. Круглые. Глубокие. – Давайте знакомиться. Вы, наверное, командир заставы?
– Нет. Я заместитель начальника.
– А я – молодой специалист. Божена. – Она протянула ему маленькую нежную руку. – Не удивляйтесь столь странному имени. Дань моде. Мама моя – оригиналка. Ей хотелось, чтобы дочь ее была современной во всем.
Она говорила и сама удивлялась, отчего вот так, сразу, стала рассказывать о себе. Редко с ней подобное случалось. И только через несколько часов после этой встречи она поняла: пограничник ей понравился. Высокий, чуточку ссутулившийся, словно специально скрывающий широту и силу своих плеч. Глаза открытые, то удивленные, то восторженные, то недовольные – она вроде бы не заметила, как менялось выражение глаз молодого офицера, но, оказалось, все замечала, все запомнила, и сделала открытие для себя, что такие открытые глаза, по которым можно определять состояние души, могут быть только у честного и доброго человека.
А Ярмышев после той встречи все чаще думал о Божене. Он словно наяву видел ее лицо, льняные локоны, голубые глаза и особенно ямочки на щеках. Видел днем, хотя заставская круговерть вроде бы отнимала все время, видел вечером, даже когда проводил беседу с личным составом, видел ночью, когда высылал наряды на границу, – он был удивлен: несколько минут провел с ней и, кажется, влюбился.
– Задумался о чем? – спросил однажды Антонов, понимая состояние своего заместителя, чтобы вызвать его на откровенность.
– Думаю, как воскресенье лучше провести, какие мероприятия организовать.
Ответ не порадовал майора Антонова. Он считал их отношения вполне доверительными, но, оказывается, не совсем так. Почему он не рассказывает о встрече с Боженой? Скрытничает. Видимо, сделал вывод Антонов, приглянулась девушка старшему лейтенанту. А раз так – ему одному отныне ездить к геологам. Так он впредь и планировал. Вторая поездка – несколько дней спустя.
Ярмышев на этот раз был благодарен майору, и дорога среди хмурых скал показалась ему не такой уж скучной.
И – чудо. Все повторилось. И роса на листьях, и крылья Жар-птицы в окнах, и яркий блеск луга-ковра, и дверь отворилась – он сразу узнал Божену, хотя до нее было довольно далеко. Сердце забилось часто и тревожно.
Так же, как и в первый раз, Божена у ручья оказалась одна. Она нисколько не удивилась приезду Ярмышева, будто ждала его. Протянула руку.
– Здравствуйте, Велен. Можно я вас только по имени буду звать?
Они с полчаса оживленно болтали, будто давно знали и хорошо понимали друг друга. Когда же Ярмышев спросил ее о впечатление от работы в геологической партии, она ответили общими словами:
– Первое впечатление хорошее. Думаю, все будет прекрасно, – и, помолчав немного, добавила: – Да вам, наверное, неинтересно: шурфы, минералы, надежда открыть перспективные залежи…
Взгляд Ярмышева посуровел, лучистые глаза его потемнели.
– Для человека с ружьем, как окрестил нас Владимир Ильич Ленин, камень – это укрытие от пуль. А из чего оно, это укрытие, состоит, не так уж и важно. Так, да? Слышал я в детстве песню. И мотив забыл, и слова забыл. Осталось в памяти только одно: упрекал солдат девушку за то, что, кроме серой шинели, ничего она в нем не рассмотрела.
– Не обижайтесь, Велен. Я не хотела… Извините, ради бога!
– Пора мне на заставу, а еще к вашему начальству заглянуть нужно, – посмотрев на часы, сказал Ярмышев и после малой паузы добавил: – Приезжайте к нам в гости.
– Приезжайте вы. Вам легче, – ответила она с нежной улыбкой и протянула руку.
Он уходил нехотя. Хотелось остаться здесь на весь день, походить вместе с Боженой по горам от шурфа к шурфу, полюбоваться вместе с ней горным закатом, но он не мог сделать этого, его ждала застава.
Узнав у начальника партии нужные новости, Ярмышев сел в машину.
– Поехали, Сергей, домой.
– Ох, и жена кому-то достанется, товарищ старший лейтенант. Красивая, – сказал ефрейтор Кочанов, включая зажигание. – Я хорошо разглядел ее, еще при первой вашей встречи с ней.
Ярмышев ничего не ответил, а про себя подумал: «Ну и досужий народ солдаты! Наверное, в курилке уже говорили о Божене, а сегодня решат: подходящая жена. Жена…» И вновь перед его мысленным взором появилась тоненькая стройная фигура. И ямочки на щеках.