Вся синева неба
Шрифт:
Эмиль не может различить никаких эмоций на ее лице. Ни разочарования, ничего другого. Конечно, ей это все равно. Она предложила оказать ему услугу, и только. Они продолжают молча есть, только ложки скребут по тарелкам.
— Так что, если ты снова упадешь, что мне делать?
Он не знает, что ответить.
— Мне самой заботиться о тебе?
В самую точку. Эмилю думается, что он ужасный эгоист и взваливает на нее непосильное бремя. Но он не способен дать ей логичный и внятный ответ. Он не может просить ее быть его сиделкой, самой доставлять его в кемпинг-кар,
— Есть другой выход… Я мог бы… Я мог бы сменить документы… Это… Это возможно?
Он счастлив, что она остается невозмутимой, не хмурит брови, не закатывает глаза, не смотрит на него как на посмешище.
— Я наведу справки. Завтра же наведу справки. Если у меня будут другие документы, я смогу лечь в больницу без риска.
Она медленно кивает.
— Хорошо.
Вряд ли Жоанна верит в это хоть на секунду. Как он это сделает? Откуда возьмет документы? Он понятия не имеет. Они продолжают молча есть.
Позже они вместе моют посуду все в том же напряженном молчании. Он моет, а она вытирает. Жоанна ни о чем не спрашивала, но Эмиль все же говорит:
— То, что я отказываюсь от брака, не имеет отношения к тебе.
Он оборачивается, чтобы видеть ее лицо. На нем все то же нейтральное выражение.
— Я знаю, — говорит она.
Он снова поворачивается к ней спиной и начинает оттирать кастрюлю в раковине.
— Просто я… я не могу представить, что женюсь, если это начисто лишено смысла. Я…
Он осекается, держа руки в пене над раковиной.
— Я, наверно, все-таки романтик. Тебе это может показаться глупым… Мне нужно, чтобы в этом поступке был смысл.
Он чувствует спиной, как она кивает. Проходит несколько секунд. Когда она начинает говорить, голос у нее очень ласковый:
— Ты решил, что это начисто лишено смысла?
Он вынужден прерваться, закрыть кран, отложить губку и повернуться к ней лицом.
— Что ты хочешь сказать?
Брови у нее слегка нахмурены.
— Если ты не влюблен, это еще не значит, что такой поступок не имеет смысла. Я бы тоже не предложила, если бы он не имел смысла в моих глазах.
Эмиль продолжает смотреть на нее молча, так и не отряхнув пену с рук.
— Это имеет смысл. Я как бы даю тебе обещание или, вернее… вернее, беру обязательство… чтобы ты был уверен, что я буду следовать твоим инструкциям до конца, буду защищать твою свободу во что бы то ни стало и заботиться о тебе, пока не… Это брак не по любви, что верно, то верно… Но ведь это и не совсем бессмысленно, правда?
Он тихонько качает головой. Нет, конечно нет. Она права.
— Не совсем… Правда…
Брак с ней не имеет того значения, которого он хотел бы, но это не совсем бессмысленно. Он ошибался. Несколько секунд Эмиль молчит, потом спрашивает:
— А для тебя… какой во всем этом смысл? Что ты… Что ты выигрываешь?
Мучительное выражение мелькает на ее лице. Признание слабости. Впервые он может читать в ее невыразительных чертах. Она страдает. Безмерно. Эмиль не знает почему, но в эту минуту понимает, по какой причине она замкнулась в себе, по какой причине изображает равнодушие и не выказывает никаких эмоций. В ней слишком много боли. Если Жоанна выпустит наружу хотя бы частицу, поток захлестнет ее, и непонятно, выживет ли она. Низким глубоким голосом она отвечает:
— У меня снова будет причина идти вперед.
Он понял. Еще до того, как она открыла рот.
Прошло два дня, а они этого и не заметили. Одновременно очень быстро и очень медленно. Эмиль много отдыхал. Он проводил большую часть времени за столиком у кемпинг-кара или под деревом на обочине шоссе. Спал, кое-что записал в свой блокнот, попытался приготовить гаспачо из овощей, которые Жоанна принесла с рынка на второй день… Жоанна уходила на долгие часы в Моссе и его окрестности. Она гуляла по мощенным булыжником улочкам и по лавандовым полям. Возвращалась с букетами сушеной лаванды, раскладывала их на кухонном столе в кемпинг-каре. Она побродила по маленькому рынку в Моссе и принесла овощи всех цветов. Они вновь заговорили о браке только на второй день, когда пили чай на обочине этого узкого, такого безлюдного шоссе. Эмиль сказал:
— Завтра пойдем в мэрию.
И Жоанна поняла.
В это утро они идут вдвоем под палящим солнцем к деревне, окруженной крепостными стенами. Они рады, что мэрия открыта. Они не знают, какой сегодня день. Боялись, что воскресенье. В холле Жоанна надолго останавливается перед стойкой с проспектами. Служащая за конторкой наконец теряет терпение, видя, что они не подходят, и прочищает горло.
— Добрый день. Я могу вам помочь?
Жоанна вздрагивает. Эмиль делает ей знак следовать за ним, и вот уже они оба у стойки ресепшена.
— Добрый день.
Голос у Эмиля слегка сел.
— Мы… Мы пришли к вам, потому что хотим пожениться.
Он сказал это странным голосом, глухим голосом, показавшимся ему чужим. Служащая мэрии задерживает взгляд на их походном облачении.
— Вы жители коммуны? — спрашивает она довольно нелюбезно.
Отвечает Жоанна, что удивляет Эмиля:
— Нет. Мы проездом.
Женщина издает странный звук, прищелкнув языком о нёбо.
— В таком случае это невозможно.
Молчание повисает в чересчур большом и холодном холле мэрии.
— А, — вырывается у Эмиля.
Служащая качает головой.
— Брак может быть зарегистрирован только по месту жительства как минимум одного из супругов.
Они быстро, досадливо переглядываются. Им и в голову не приходило, что это может стать проблемой. Эмиль не знает, что ответить. Жоанна переминается с ноги на ногу. Она пытается объяснить:
— Дело в том, что мы много путешествуем. Мы… Мы, собственно, нигде постоянно не живем.
Служащая поглубже усаживается в кресле с понимающим видом.