Вся жизнь и один день

Коринец Юрий Иосифович

«Правильно я его одернул!» — неприязненно подумал он о Старом биче.

— Почифирить можно! — кивнул Молодой бич, складывая дрова.

— Я вот только не пойму, — сказал Семенов, обращаясь к Молодому, — зачем вы такой крепкий чай пьете! Это же вредно! Для сердца…

— А при нашей работе иначе нельзя! — солидно ответил Молодой бич. — Работаем мы сильно. Подрядимся, допустим, лес трелевать или строить чего-либо… ну, в колхозе, к примеру — скотный двор там или еще что, — говоря это, Молодой продолжал рубить и складывать дрова; остальные его молча

слушали. — Допустим — студенческие бригады в колхозах строят — так они за нами разве управятся? Что они в месяц сделают — мы в неделю!

— Ну уж и в неделю! — улыбнулся Старый бич.

— В неделю! — повысил голос Молодой, строго взглянув на Старого; он отставил топор и вытирал рукавом пот со лба. — Бичу иначе нельзя, кто ж его иначе возьмет? Никакой председатель не возьмет — без паспорта-то! А мы с утра крепкий чаек пьем, чтобы сразу включиться в тяжелый ритм! Ну и работаем мы зато зло и как надо! Не то что студенты…

— Так это же страшно вредно! — воскликнул Семенов. — Вы даже не представляете, как это вредно! Сердце губите…

— А бичи долго не живут! — гордо сказал Молодой. — Вот — спросите его, — кивнул он на Седого. — Сколько ему лет?

Семенов посмотрел на Седого, тот виновато улыбался. И красные пятна на лице, и синеватая бледность у него уже прошли. Только были круги под глазами. «А морщин сколько на сером лице!» — приглядевшись, удивился художник. Серые, грязного цвета волосы беспорядочно свисают на низкий лоб.

— Лет пятьдесят пять вам, пожалуй, — осторожно сказал Семенов, нарочно сбавив показавшиеся ему в лице бича годы.

Бичи рассмеялись.

— А ну, скажи — сколько тебе стукнуло? — весело спросил Седого Молодой.

— Тридцать пять мне, Петрович, — смущенно сказал Седой.

— А мне — шестьдесят! — торжествующе вскинулся Старый бич. — А я лучше гляжу!

— Конечно, коли всю жизнь на печке проспать! — презрительно сказал Молодой. — Лодырь он, Петрович! Каких свет не видывал. А еще просит работу ему в Москве найти. Таких лодырей в Москве своих хватает…

— Да вы уж не ругайтесь больше, пожалуйста, — попросил Семенов. — Я прошу вас!

— Не будем, Петрович! — примирительно кивнул Молодой. — Оставим это дело промеж нас. Я-то видел, как вы волновались, когда мы о гробницах поспорили…

Все опять засмеялись.

— Вы, Петрович, напрасно его Старым бичом назвали, — сказал Великан, кивнув на старичка. — Старый бич у нас вон тот — Молодой: он четвертый год бичует, как с армии пришел… А этот, старик, всего полгода как бич… Старуха его выгнала из дому, что много пьет. Так он у нас вроде как бы на экзамене…

— Абитуриент! — усмехнулся Молодой, но никто, кроме Семенова, шутки не понял.

— А я вот еще что хотел спросить, — вздохнул Семенов, ему полегчало, и он даже решил закурить; он достал трубку, набил ее с наслаждением табаком, потом чиркнул зажигалкой. — Я хотел спросить: а как вы сами объясняете — что такое бичи? И откуда это слово?

Молодой усмехнулся с готовностью.

—

Бичи — это которые по Союзу бродят, — начал он. — То здесь, на Урале, работают, то на Дальнем, к примеру, Востоке… кочуют, в общем… Бывшие интеллигенты! Ну, это так — в шутку, — усмехнулся он, блеснув железом.

— Бродяги, значит, — уточнил Семенов.

— Ну, — кивнул Молодой бич. — Бичи бывают местного значения (Б.М.З.) и дальнего следования (Б.Д.С.). Еще бывает ТРЕСТБИЧСТРОЙ — это которые халтурят на строительстве…

— Вот еще — чтоб не забыть, — вспомнил Семенов, — есть у вас такое интересное выражение: «катить бочку» — это что значит?

— Ну, это значит подначивать кого-нибудь, смеяться над ним, издеваться… подножки ставить. Все равно что пускать на кого-нибудь бочку с горы — по ногам — она его и собьет! Еще мы говорим: «заесть» — это вроде как бы преследовать, травить — много бочек катить… А когда мы бутылки сдаем — пустые, из-под водки, — это называется «сдавать пушнину»… Я вам много чего могу рассказать, Петрович! Я — заслуженный бич, с семьдесят первого года бичую! Но не «бичара» еще, — он опять усмехнулся.

— Бичара? — переспросил Семенов.

— Бичара — это бич, который уже совсем опустился, больной. Уже толку от него нет никому, да и ему самому тоже, помрет скоро где-нибудь под забором… считай — мертвец! Он уже настолько разочаровался в жизни, что ему остались одни «фунфырики» — одеколонные пузырьки…

— А вы вот с чемоданом пришли, — обратился Семенов к Молодому. — Ведь неудобно его таскать по тайге. Не лучше ли рюкзак за плечами?

Молодой хитро улыбнулся:

— Чемодан для бича — самая ценность! Паспорт это — чемодан! К примеру, на вокзале — кто я без чемодана? Подозрительная личность! Милиционер забрать может! А с чемоданом я — приличный человек! Чемодан — это паспорт благонадежности… он у меня, кстати, пустой!

— Чемодан у него — что надо! — сказал Седой. — Красивый, красный — как загранпаспорт!

— Ясно, — понял Семенов. — А можно так сказать — что бичи это вроде хиппи на Западе?

— Не-е-т! — возразил Молодой. — Никакого сравнения! Хиппи просто так бродят, никакой пользы обществу не приносят… а бичи работают! Причем на самых тяжелых физических работах.

— Значит, вы — рабочий класс? — спросил Семенов.

— Не-е-ет! — опять возразил Молодой. — Мы не рабочий класс. Рабочий класс с производством связан, с профсоюзами… а мы вольные птицы! Вот — как у Горького — «Челкаш» — читали?

— Читал, — кивнул Семенов. — Но то ведь другое…

— Верно, другое, — подтвердил Молодой бич. — И мы — другое!

— Это точно! — подхватил Великан. — Но хватит вам тут теориями заниматься! Чай заваривать надо, кипяток поспел… Как заваривать-то будем? — озабоченно спросил он художника.

— Как заваривать? Ну, конечно, всю пачку! — расщедрился Семенов.

— Молодец, Петрович! — обрадовался Седой. — Я ж говорю — Человек он!

— Воды-то как — отольем? Не много ли будет? — по-хозяйски осведомлялся Великан.