Вторая мировая война. Ад на земле

Хейстингс Макс

Оборонять Италию державам оси было непросто еще и потому, что в самой Италии распоряжался генерал Альберт Кессельринг, но Муссолини хотел, чтобы на Сицилии армией оси командовал итальянец, генерал Альфредо Гуззони, совершенно непригодный для этой роли. Большая часть двух немецких подразделений на острове, а вскоре и отправленные им на помощь части третьей армии бросились в бой с обычной для них решимостью. Воздушный десантник Мартин Поппель писал 14 июля, после того как взяли первых пленных, английских десантников: «На мой взгляд, им не хватает духу. Они сдаются, наткнувшись на малейшее сопротивление. Наши люди так никогда себя не ведут»⁵. Неделю спустя, после сражения, он добавил: «Томми явно думали, что вчера заставили нас отступить своим артиллерийским огнем, и рано утром сюда на трех грузовиках явилась пехота с 37– и 57-миллиметровыми противотанковыми орудиями. Они ничего не смыслят в наших десантниках, и вчерашний опыт их ничему не научил. Мы сидели тихо. Ребята дали проехать мотоциклетному эскорту,

подпустили поближе грузовики и ударили по ним. Через секунду первый грузовик уже пылал, а томми скакали с него врассыпную. В итоге мы насчитали пятнадцать убитых и захватили одиннадцать пленных. К вечеру притащим и противотанковые ружья – они здорово укрепят наши позиции»⁶. У англичан Поппель не одобрял ничего, кроме артиллерии, от которой все немцы неизменно отзывались с уважением. «Отдадим должное томми, они сразу же выставляют передовых наблюдателей, и их артиллерия быстро вступает в дело»⁷.

Немцы несли потери не только от артиллерийского огня, но и от воздушных налетов. Оказалось, что огромные шестидесятитонные «Тигры», это устрашающее немецкое оружие, совершенно непригодны для пересеченной местности Сицилии, и контратаки, в особенности нацеленные на захваченные американцами прибрежные плацдармы, быстро захлебнулись. Сколько бы Мартин Поппель не похвалялся подвигами своего подразделения, им не компенсировать провал другой дивизии люфтваффе, носившей имя Германа Геринга, – самого никудышного подразделения немцев на острове. Командир этой дивизии генерал Пауль Конрат в бессильном отчаянии писал 12 июля: «В последние несколько дней я имел несчастье наблюдать сцены, недостойные немецкого солдата. При первом же выстреле в отдалении технический персонал бежит в тыл. “Танковая паника” и распространение слухов наказываются самыми суровыми мерами. Отступление без приказа и трусость караются на месте, если придется – расстрелом». Немцев возмущали участившиеся сообщения о том, как итальянские офицеры бросают своих людей.

Итальянские солдаты устремились навстречу cоюзникам – сдаваться, «будто на праздник»⁸, как выразился один из американцев: «Тащили на себе пожитки, смеялись и пели». Некий лейтенант писал домой: «Чудной народ эти итальянцы. Можно подумать, мы явились к ним освободителями, а не врагами»⁹. Некоторые американцы отвечали на такую приветливость жестокостью. В двух несвязанных инцидентах 14 июля офицер и сержант 45-й дивизии США хладнокровно перебили большие группы итальянцев. Сержант Хорейс Уэст, расстрелявший 37 человек из автомата Thompson, был осужден военным трибуналом, но впоследствии помилован. Второй, капитан Джон Комптон, организовал расстрельную команду и перебил 36 итальянцев. Он также предстал перед трибуналом, был оправдан, а затем погиб в бою. Паттон, чья этика мало чем отличалась от мировоззрения нацистских командиров, писал: «Считаю эти убийства вполне оправданными». Пришлось оказать на него давление, чтобы он согласился назначить трибунал. Оба кровавых эпизода постарались замолчать: Эйзенхауэр опасался, что противники отыграются на пленниках. Если бы нечто подобное сотворили немцы, их бы судили в 1945 г. за военные преступления и, скорее всего, приговорили к смертной казни.

На правом фланге союзников два корпуса Монтгомери в первый же день, как планировалось, заняли Сиракузы, но затем их продвижение замедлилось из-за недостатка транспорта. «Неподходящая страна для танков»¹⁰, – жаловался английский офицер, а кто-то из солдат Монтгомери выражался в том духе, что Сицилия «хуже на хрен пустыни во всех на хрен смыслах». Английский офицер Дэвид Коул описывал ощущения от «похода на сорокаградусной жаре, миля за милей», и наконец перед ним и командиром открылся сверху вид на равнину Катании:

«Перед нами простиралась величественная панорама. В 50 км к северу горизонт закрывала огромная, покрытая туманом и увенчанная снегом коническая масса Этны высотой 3000 м. Вдоль побережья смутно виднелся город Катания, мерцавший в жарком свете. Какой величественной и спокойной могла бы быть эта картина, если бы не грохот снарядов, взрывавшихся у реки, и не поднимающийся от взрывов черный дым. Вот реальность: перед нами, скрытые в дотах и окопах, спрятавшиеся за дома, в любом убежище, какое смогли найти, две армии готовились к смертельной схватке»¹¹.

Английские десантники захватили мост Примосоле, но вынуждены были отступить под ударом контратакующего противника, когда у них закончились боеприпасы. Затем немецкие парашютисты организовали упорную борьбу за мост, англичане же проявили нерешительность и слабость стратегического мышления, помноженную на плохую связь. Всю войну британскую армию преследовали изъяны ее радиопередатчиков, но нигде этот недостаток не сказался столь явно, как в борьбе за мост Примосоле. Радиосвязь у немцев была намного лучше, и это оказалось существенным преимуществом в бою. Особенно заметна была разница на Восточном фронте: в 1941–1942 гг. русские самолеты и танки вовсе не снабжались радиопередатчиками, даже в 1943 г. связью обеспечивались только машины командиров. Плохая связь стала одной из причин поражений англичан во Французской кампании 1940 г. и Критской 1941 г. Даже в сентябре 1944 г. обрыв радиосвязи в Первой воздушно-десантной

дивизии привел к поражению под Арнемом и лег еще одним пятном на профессиональную репутацию английской армии. ВВС Великобритании в период с 1942 по 1945 г. получили на вооружение самую передовую электронную технику в мире, но армейские радиопередатчики оставались ненадежными, и этот недостаток часто обнаруживался в бою, в том числе и на Сицилии.

На мосту Примосоле два батальона Даремской легкой пехоты потеряли пятьсот человек. Отсутствовала координация действий танков и пехоты, два немецких 88-миллиметровых орудия уничтожили целую колонну танков Sherman, двигавшуюся по открытой местности. Участники этого боя потом вспоминали его как самый кровавый за всю войну. Немцы удерживали свои позиции силами отряда, наскоро составленного по большей части из инженеров и сигнальщиков, а не пехотинцев. Остается открытым вопрос, почему Монтгомери, натолкнувшись на столь сильное сопротивление, не обошел защитников поста с флангов – ведь он мог послать войска морем в Катанию. В итоге мост Примосоле удалось взять после большой задержки.

Александер поручил американцам оборонять английский фланг, не предоставив им возможности продвинуться вглубь острова, на север, и окружить отступавшую на восток танковую дивизию противника. Паттона такая вспомогательная роль не устраивала, и в итоге он направил несколько корпусов ускоренным маршем на северо-запад, брать Палермо. Он вышел к городу 22 июля и захватил в плен многих итальянских солдат, но своим маневром удивил даже Кессельринга, поскольку никакого стратегического смысла в нем не было. Александер оставил без последствий ослушание американцев, ринувшихся в противоположном направлении от основных немецких сил, и это показывало, что английский генерал не справляется с командованием. Любому грамотному офицеру было ясно, что исход кампании решается в восточной, а не в западной части Сицилии. Но пока союзники продирались причудливыми путями через остров, ясность цели и последовательность действий обнаруживал только их противник. Однако немцам мешали не только недостаток боеприпасов и провианта, но и действия собственных союзников. Генерал Конрат с горечью писал: «Итальянцы практически никогда не вступали в бой и, вероятно, не станут сражаться и на основной территории. На Сицилии многие подразделения, сами по себе или во главе с офицерами, отступали без единого выстрела… 90 % итальянской армии – трусы, которые не хотят воевать»¹². Но как бы ни старались итальянские солдаты избежать борьбы, спасти страну от затяжной агонии, которая началась на Сицилии, было не в их силах. Город за городом превращался в поле боя, в мишень для снарядов и бомб, измученные войной подданные Муссолини уже и не надеялись на избавление от страданий. Тройна, к западу от Этны, превратилась в очаг многодневных сражений. Журналист описывал вид города после того, как его наконец захватили американцы: «Страшная старуха лежит среди осколков штукатурки и разбитых балок, протягивает к нам руки, смотрит незрячими глазами и стонет – точно ветер завывает в соснах. Мы идем мимо, к церкви. Свет пробивается сквозь дыру в ее кровле. Внутри – неразорвавшаяся пятисотфунтовая бомба. Американский солдат шепчет мне на ухо: “Боже, это настоящее чудо!” В мэрии мы застали немногих живых, раненых, кого наши солдаты вытащили из-под обломков. На деревянной скамье – худенькая девочка лет десяти. Черные волосы присыпаны серым порошком штукатурки. Одна нога забинтована от самого бедра. Обеими руками она сжимает подаренное солдатом печенье. Не двигается, немо глядит в потолок»¹³.

25 июля король Виктор Эммануил и маршал Пьеро Бадольо сговорились и организовали в Риме арест Муссолини. Первый фашист Европы особо и не противился низложению. Его дух был сломлен, он уже смирился с поражением и хотел только спасти свою шкуру. Экс-дуче находился под домашним арестом сначала на острове, потом на горнолыжном курорте в Апеннинах, в невероятных количествах уплетал виноград, перечитывал жизнеописание Христа и впервые с детства посещал мессу. Совсем не факт, что он оценил «операцию по спасению», которой его облагодетельствовал Отто Скорцени, явившийся 12 сентября с командой нацистов освободить Муссолини. Он был восстановлен в роли марионеточного правителя Северной Италии, но хорошо понимал, что его песенка спета. Понимал это и Гитлер, тщетно искавший несколько месяцев альтернативу: Муссолини он «спас», лишь убедившись, что другого лидера итальянским фашистам уже не подобрать.

Падение дуче осчастливило союзников и всех в мире, кто им сочувствовал. Ведь только надежда поддерживала людей среди ужасов войны. Местные успехи, а тем более известие о падении фашистского режима вызывали спазматические приступы радости и облегчения. Виктор Клемперер, еврей, писавший в Дрездене свой дневник в ежедневном ожидании ареста, отмечал немало крупных событий, после которых поражение Германии казалось ему скорым и неотвратимым. Так, 27 июля он ликует, узнав о судьбе Муссолини: «Конец уже близок! Еще полтора, два месяца! Мы ставим на военную диктатуру [в Германии]»¹⁴. Знакомый еврей счастлив, говорит, что «нет теперь надобности выходить» на работу, подсчитывает, продержится ли Гитлер еще хоть месяц¹⁵. Такие моменты лихорадочного, неоправданного оптимизма случались и на той, и на другой стороне: люди уносились прочь от тягот и потерь войны, вырывались из оков отчаяния.