Вторая смена

Романовская Лариса Андреевна

Он объяснил. Кратко, в четыре фразы, параллельно вслушиваясь в стены ближайшего дома. «Сигнал», он же «маяк»: перехваченные эмоции мирского. Запрос о помощи, адресованный Богу… Или всему миру. Молодой ведун или ведьма, особенно в юности, такие вещи иногда ловят. Тут он замолчал, засек источник. Потом выматерился. И сразу начал отстегивать часы, заворачивать рукава. Китель, к счастью, давно был наброшен Турбине на плечи. Четвертый этаж, квартира двадцать восемь, Овчинникову три звонка… Статья сто пятьдесят четыре «а» [13] . Мирское нарушение, которое по Контрибуции следует карать лишением благодеяний на срок от пяти до пятнадцати лет с одновременным

введением пожизненной половой дисфункции… Убить гада мало!

13

Ст. 154-а УК РСФСР 1926 г.: «Половое сношение мужчины с мужчиной (мужеложство), совершенное с применением насилия или с использованием зависимого положения потерпевшего, карается лишением свободы на срок от трех до восьми лет».

– Сволочь, подонок, фашист… Фашист проклятый! – Турбина, кажется, всхлипнула. Но уже сама по себе, собственным, а не подростковым голосом.

– Работаем. Не отвлекаемся.

У студентки Колпаковой были хорошие способности при начисто отсутствующем опыте и неверии в свою сущность. Толку от нее – как от «лимонки» без запала. Максимум, могла заглянуть вместе с Фонькой в задернутое, словно затянутое светомаскировкой, окно. Значит, свидетелем потом пойдет, при рапорте. С этим-то Афанасий справится сам. Пусть и не так, как Контрибуцией предписано.

Гражданин Овчинников, занимавший целых две комнаты в двадцать восьмой квартире, в настоящий момент насильственно склонял к половому акту собственного пасынка. Второй месяц уже пользовался тем, что жена в ночную смену уходит. Соседям про такую пакость даже в голову не приходило думать, если что и слышали, так полагали, что приемный папаша пацана ремнем лупцует за все грехи…

А грехов там было немало. Мальчишка шпаной рос, даром, что обаятельный, прохиндей и рожей сильно смахивал на пионера-отличника с плаката. Вот этот Овчинников на плакатную внешность и повелся. Окрутить новую соседку, фронтовую вдову, большого труда не составило. Она на второго мужа разве что не молилась. И тихий, и непьющий, и профессия интеллигентная, в ФЗО, то бишь в ремеслухе, преподает. А что до воспитания, то мать семейства и сама могла руку занести… В общем, аккуратно он действовал, втихаря. Такого не сразу углядишь, даже если этот район каждую ночь по всем окнам обходить. А тут вслепую наткнулись, Турбиночка учуяла…

Афанасий разобрался за минуту. Понимал, что еще пара молчаливых, сдавленных вскриков-просьб, еще чуток безнадежных трепыханий словно раздавленного тела – и он вытащил бы гниденышу кишки через ноздри. А тут пришлось услышать, как у мирского сердце бьется, и представить, как в это сердце входит пуля калибра семь шестьдесят два от родного ППШ [14] . Причем, желательно, весь магазин, аккурат семьдесят один патрон как одна штука. Сволочь хрипит, кровью харкает и валится на пол… Закатывает вытаращенные от боли глаза. Разрыв сердца в чистом виде. Сейчас пацана оглушить и память ему почистить, чтобы себя такого не помнил никогда.

14

Пистолет-пулемет системы Шпагина образца 1941 года.

– Мама, мамочка… Ты что сделал?

Это, естественно, не парнишка, он-то уже в забытьи, строго по методичке. Это Турбина.

– Давай помоги порядок навести. Ты женщина, тебе виднее, что здесь не то.

Важно было занять ее делом, хоть самой ерундой. Покойник перед смертью хрипел и трясся так, что соседи могли проснуться. Вон, уже по коридору кто-то шлепает. Вскрикнет Турбина, или Фоня матюгнется – услышат. Хотя физически оба Сторожевых сейчас находятся

внизу, во дворе, мысленно они в комнатах ныне покойного гражданина Овчинникова. И надо бы этому гражданину хотя бы кальсоны натянуть на все причинные места. Да и мальчишку в порядок привести. Так, чтобы утром вернувшаяся со смены мать семейства нашла бы своего благоверного окоченевшим в приличном виде: плохо стало мужику, поднялся ночью по нужде и рухнул замертво. Праведная прямо-таки смерть.

– Ну ты же медик… Быстрее, сестренка!

– Зачем?

– Чтобы ничего не было.

– Владимир Кириллыч! Вы там? Ванька! Вот паразит!

Они успели. Залакировали комнату, запудрили пацану мозги, отвели соседям глаза. Потом ушли. Из квартиры – мысленно, со двора – торопливо и не сильно уверенно. Как слепые и пьяные одновременно. Добрались до автомата. Исправили его двумя заклятиями и звонким ударом кулака по корпусу. Потом Турбина набрала номер дежурного отделения Конторы. Две буквы и пять цифр с ходу не накрутишь, если в полной темноте. ЛА-54-321. Экстренный Сторожевой номер, для звонка монетки не потребовались.

Началась стандартная канитель с оформлением: патруль прилетел через пару минут: обшарпанным голубем и двумя легкокрылыми воробьями. В чьем-то парадном Фоньку попросили написать рапорт, Турбину – дать показания. По Контрибуции за самоуправство светило много чего, но в дежурке оказались спецы с пониманием. Провели как «форс-мажор», пообещали премию – госпоже Колпаковой, за успехи в учебе. Турбина встретила такое предложение без энтузиазма:

– Не надо премии.

Дежурный понимающе кивнул:

– Я не разделяю вашу гражданскую позицию, мадемуазель. Но настаивать не смею, потому как мне, поверьте, тоже близки благородные порывы. – Двубортный костюм смотрелся на нем мундиром статского советника, не меньше.

Фонька стоял рядом, плечом к плечу, как в строю, практически. Чуял, как она дергается. Но Турбина обязательно притерпится к цирлихам-манирлихам, перестанет на каждую «сударыню» морщиться… Особенно если с распределением повезет, и им достанется какой-нибудь славный город Волчехренск Кукуевской губернии. То есть, по нынешним временам, естественно, Красноволчехренск или даже Пионергорск. Главное, что в нем Сторожевых от силы штуки три наберется. Легче будет привыкать.

– Барышня, примите мои искренние поздравления. Ваш вклад в сторожевую работу неоценим. Надеюсь, что за удачным дебютом последуют…

– Фридрих Густавович, позвольте откланяться. До Лермонтовской неблизко, а метро…

– Могу предложить карету. Если барышня не против.

Турбина удивилась, даже улыбнулась, хоть и протокольно:

– Неужели у ваших еще и кареты есть?

Густавыч слегка развел руками:

– Только неотложные, скорой помощи.

Скорая явилась с настоящего вызова. На сиденье лежал мирской, с явными признаками обострения чего-то язвенного. Фельдшер – не тот, что со второго потока, а солидный, замотанный бывший земский врач, крайне обрадовался тому, что мадемуазель Колпакова в прошлом медработник. Призвал ассистировать – пока машина не остановилась на Каланчевке, у ворот их секретно-запретного вуза. Тогда только отстранил барышню, поцеловал ей ручку в знак признательности и разбудил Афанасия, который за время поездки задремал.

Из кареты Фонька вылез еще сонный. Машинально подал руку Турбине, запамятовав, что она на дух не переносит «сюсюканья». Вот и теперь на протянутую Фонькой ладонь она взглянула так, словно на ней, как минимум, козьи катышки лежали. Сама выпрыгнула на тротуар, кивнула фельдшеру. И продолжала кивать – даже когда скорая унеслась за угол, в теплый рассветный полумрак. Эк ее задело.

– Замерзла, маленькая?

– Есть немного, – сухо ответила она.

– Пошли, греться будем. Чаю попьем, – торопливо докончил предложение Афанасий.