Вторая жена доктора Айболита
Шрифт:
Амир как раз вышел из дома с кожаной папкой в руках, явно собираясь на работу. Айболит пересказал ему заученную легенду о поездке на Кипр.
– Понимаю тебя, – кивнул Амир. – Сам такой же. Никому не доверяю. Украдут, обманут, подставят. Молоток ты! – он похлопал Айболита по плечу.
– Амир, – осторожно начал Айболит, – хотел с тобой поговорить насчёт Маши. Ты не дави на нее, пожалуйста. Я вернусь и плотно займусь анализами и проверками. Хочу прогнать ее через полное обследование. Но насчет морального состояния… ты понимаешь. Если она здесь останется одна, чувствуя себя во враждебной обстановке, то потом будет очень сложно привести ее в порядок. Не стану же я перед беременностью кормить ее антидепрессантами! Сейчас Рафик вернется из КПЗ, как бы не случилось чего. Я беспокоюсь.
– Я тебя понял, Пилюлькин, – кивнул Амир. – Ты не волнуйся насчет Рафика. Это мой дом. Здесь я решаю всё, – отчеканил он. – Если он откроет рот, выставлю его к чертям собачьим в гостиницу. Пусть там сидит и клопов кормит. Мне здесь скандалы не нужны. Особенно в таком районе, где живет тихая и очень богатая публика. Видел, какая здесь тишина? Даже музыки не слышно. За эту тишину здесь дорого платят. И тем, кто ее нарушает, приходится очень несладко. Я не привык гадить там, где живу, и другим не позволю. Легкого пути! – он вышел за ворота и сел в машину.
Айболит взлетел на второй этаж, быстро бросил вещи в сумку и спустился вниз. Анжела с Раисой уже возились в кухне. Маша явно еще не спускалась вниз. Он не удержался и снова поднялся наверх.
– Неправильно это. Нельзя давать ей надежду. Она не умеет притворяться. Это может нарушить весь план, – говорил он себе.
Но ноги сами несли его к двери ее комнаты. Он тихо постучал. Она распахнула дверь, словно ждала его. На ней был легкий нежно-розовый халатик. Из-под неплотно запахнутых лацканов виднелись худые ключицы. И ему вдруг ужасно захотелось поцеловать эти ключицы. А потом спуститься ниже. Он затряс головой, отгоняя чудесное видение.
– Голова кружится? – забеспокоилась Маша.
Он улыбнулся. Какая же она все-таки наивная.
– Нет, просто… мелочь. Забудь. Я уезжаю.
Она нервно сжала руки. По ее лицу пробежала тень испуга.
– Всего на несколько дней, – поспешно добавил он. – Максимум, три дня. Возможно, справлюсь быстрее.
– Домой летите? Что-то случилось?
– Нет, на Кипр. По работе. Зашел попрощаться.
– Не нужно прощаться, – тихо сказала она. – Плохая примета, – в ее глазах заблестели слезы.
– Ну что ты? – прошептал он и осторожно погладил ее распущенные волосы. – Я же вернусь. Ты и оглянуться не успеешь.
– Успею, – прошептала она. – Мне страшно, когда тебя нет рядом.
– Ну… ерунда какая, – растерялся он, не ожидая такой откровенности. – Ты же здесь не одна. Ты же…
– Совсем одна, если рядом нет тебя, – прошептала она, поднялась на цыпочки и вдруг неумело чмокнула его в щеку.
Неловко, глупо, но очень трогательно. И замерла, испугавшись собственной смелости.
– Это… было… лишним, – слова застревали в горле Айболита.
– Ты прав… – ее лицо вспыхнуло красным цветом.
– Нет… правда… как-то.. некрасиво… – он попятился к лестнице.
– Извини, сама не понимаю, как это вышло, – прошептала она.
– В доме твоего жениха, Маша.
– Да, я глупая. Прости меня… Ваня.
Ваня. Не Иван. Не доктор, а Ваня. Он подошел к лестнице, постоял пару секунд, ожидая услышать, как хлопает, закрываясь, дверь. Но ничего не случилось. Он обернулся. Она стояла на пороге, глядя на него. Ее щеки заливала краска стыда, а из глаз катились слезы, прочерчивая прозрачные дорожки среди алых пятен.
– Я… больше… никогда так не сделаю. Прости… те! – пролепетала она, снова возвращаясь к официальным отношениям.
– И это будет самым верным решением, – строго заметил Айболит.
Да к черту! Он прыжком оказался возле двери, влетел в ее комнату, закрыл дверь, наклонился, взял ее за талию и осторожно, но решительно поцеловал. Язык он в буквально смысле засунул в собственное горло, чтобы не пугать ее чувственностью, о которой она пока что не имела ни малейшего представления. По своему профессиональному опыту он знал, как болезненно реагируют многие женщины на проникновение. Любое. Даже языком. Особенно, если у них не было никакого опыта.
Маша прерывисто вздохнула и обвила его руками, прижавшись к нему всем телом. Айболит вдруг потерял ощущение времени. Прошел день, наступила ночь. Закончился год, пролетело столетие. Где-то там, снаружи, гремели войны, эпидемии, падали правительства, осенние листья и температура планеты, готовившейся к ледниковому периоду. Айболиту было все равно. Он пил ее поцелуй, слегка солёный, слегка сладкий, испуганный и дрожащий от внезапно обрушившихся на нее чувств. Осторожный и дерзкий. Несвоевременный и такой желанный. Вот за это и рвут кресты. За это продают душу сатане. И целого мира мало, если этого нет. Кому он нужен, этот чёртов мир, если нет рук, чье тепло проникает сквозь кожу? Если нет губ, что шепчут твое имя?
На ее губах горечь от невыплаканных слез. От того, что прожито мало, а боли уже так много! Оттого она и серьёзна не по годам. Милая ты моя, никому я тебя не отдам! Заслоню тебя собой от всех. Ты еще этого не знаешь. А я тебе не скажу. Ты ведь всё равно мне не поверишь! Ты, главное, продержись несколько дней. И всё!
Айболит с трудом оторвался от Маши и метнулся к двери. Силы оставили ее и она села на кровать. Он открыл дверь, вышел, обернулся. Нет, невозможно уйти! Он снова метнулся в комнату. Пусть ты сейчас совершишь самую большую ошибку. Пусть ты сейчас разрушишь жизнь себе и ей. Да кому, к чёрту, нужна такая жизнь, если не говорить правду? Он шагнул к ней, взял подмышки, поднял. Держа ее на весу, прижался к ней лицом и прошептал:
– Видишь? Ты висишь в воздухе и не падаешь!
– Потому что ты меня держишь, Ванечка, – прошептала она.
– Я буду тебя держать всегда, даже если меня нет рядом. Запомни это ощущение! И не падай, слышишь меня, родная? Только не падай! Воздух держит только тех, кто верит, что под ногами нет бездны.
– Я постараюсь, – всхлипнула она.
– Обещай мне! Слышишь? Обещай мне! – настойчиво повторил он, – что ты продержишься несколько дней, пока меня не будет рядом. А потом…
– Что потом? – она заглянула ему в глаза.