Вторая жена
Шрифт:
— Очень хорошо, — Гизелла дышала мне в ухо.
— Что это?
Она улыбнулась:
— Мы должны воспитывать наш вкус.
Без сомнения, это был нелестный намек на вкус Натана с его корнуэльским пейзажем. Глаза Гизеллы понемногу расширялись, но даже, если бы я была полностью солидарна с ней, я не могла бы упрекнуть Натана в недостатке вкуса.
Она одернула рукав куртки, и я заметила, что ее пальцы дрожат.
— Это Маркус, — она указала на одного из мужчин.
Теперь все встало на свои места. Моей первой реакцией был шок. Этот человек, которого с Гизеллой связывала многолетняя дружба,
— О'кей. — его клиентом был дорого одетый американец. — Я позвоню, чтобы обсудить детали.
Маркус вежливо проводил его до дверей и вернулся к нам.
— Привет, — он коснулся плеча Гизеллы. — А вы, должно быть, Минти. — мы пожали друг другу руки. — Извините меня, я завершал сделку, которую довольно долго подготавливал. — он сиял от удовольствия, его голос был удивительно глубоким. — Здесь неплохо, да? Я только что открылся и озабочен выплатой аренды. — он пожал плечами. предлагая мне разделить его отчаяние от грабительских цен. — Шифтака экстраординарный художник. Я надеюсь, вам захочется посмотреть другие его картины.
Мне было достаточно намека, я все поняла и отошла. Но не раньше, чем увидела, как Маркус привлек Гизеллу к себе. На секунду или две Гизелла расслабилась рядом с ним:
— Как ты, Маркус?
— Ты сама знаешь, как я.
— Я не пришла бы, если бы знала, что ты будешь таким угрюмым.
— Оставь свои игры, Гизелла.
И Гизелла, ледяная и ироничная Гизелла сказала:
— Прости.
В боковой комнате я изучала узкую картину под названием «Подчинение». Она состояла из ряда широких горизонтальных полос бледно-розового цвета на фоне красной кирпичной кладки. Глаз непроизвольно задерживался в верхней красной части холста, и требовалось усилие, чтобы перейти к розовым полосам, которые, вероятно, что-то символизировали. И только, когда я изучила нижнюю часть картины, я поняла, что розовые полосы составляют туманный контур Африки. Взаимосвязь красного и розового цветов, недвусмысленно дававшая понять, что Африка обескровлена, должна была шокировать. Со мной это удалось.
В соседней комнате резкий голос Маркуса прервал тихое бормотание:
— Не слишком ли долго мы выбираемся из этого?
Гизелла что-то невнятно ответила и Маркус добавил:
— Это конец пути, Гизелла.
Я вернулась в главный зал. Маркус стоял, опершись руками о стол и рассматривал свои ботинки. Покрасневшая и расстроенная Гизелла теребила свое ожерелье из персидских кораллов.
— Пожалуй, мне пора идти, — сказала я им.
— Я тоже ухожу, — Гизелла схватила сумку.
Маркус закатил глаза и выпрямился.
— О'кей.
Гизелл открыла сумку, достала зеркальце и уже знакомым жестом приложила платок к нижнему веку.
— Дайте мне минутку.
Я повернулась к Маркусу:
— Что это за художник? Расскажите мне о нем.
Маркусу понадобилось всего мгновение, чтобы переключиться.
— Это политический художник. Вырос
Его взгляд скользнул мимо меня и остановился на сердитой Гизелле.
Когда мы уходили, Маркус коснулся рукой подбородка Гизеллы и заставил ее посмотреть на него.
— Завтрашний ужин. Ты мне его должна.
Печаль отразилась на ее безупречном фарфоровом лице. Она казалась такой послушной, даже покорной.
— Хорошо, завтра.
Но на улице она быстро вернулась к своему обычному состоянию:
— Он тебе понравился?
— Да, очень. Но, извини, это не твой тип.
Она взяла меня под локоть.
— Совершенно не мой. Вот в чем проблема. Разве жизнь не смешная штука?
Мы обошли кучу мусора около разорванного черного пластикового пакета и остановились у края тротуара.
— Роджер, конечно, знает, — спросила я, — когда ты встречаешься с Маркусом?
— Ну, это мелочи, — нетерпеливо ответила Гизелла. — Их всегда можно урегулировать. Как ты когда-то встречалась с Натаном? Но Роджер не знает и никогда не узнает. О'кей? — она сжала мой локоть. — Хорошо?
Я скрестила пальцы за спиной.
— О'кей.
Мы перешли на противоположную сторону улицы, и Гизелла сказала:
— Я познакомилась с Маркусом, когда мне было восемнадцать лет. Я уже была замужем за Николя, который был моим крестным отцом. Николя был старше пятидесяти, он был богат, заботлив и очень щедр. Маркус тогда принес каталог своих картин. И тех пор он в моей жизни.
— Почему ты не вышла за него после смерти Николя?
Гизелла повернулась и щелкнула пальцами перед витриной «Гермес». За стеклом на ложе из текучего шелка стояла бежевая сумка Биркин.
— Я уже привыкла к определенным вещам, а Маркус был очень беден в те дни. Он называл меня золотоискательницей. Пожалуй, он прав. Я такая.
Мы продолжили путь к ресторану, где Гизелла собиралась угостить меня обедом, мимо витрин, переполненных желанными предметами роскоши.
— Мы с Маркусом возненавидели бы друг друга, — сказала она наконец. — Я не хотела этого, Минти. — она подтолкнула меня к роскошной двери. — Я хочу угостить тебя хорошим обедом.
Когда я уже снимала пальто в тихом холле ресторана, зазвонил мой мобильный.
— Да? — ответила я.
— Минти, — я почувствовала, что волосы встали дыбом у меня на руках. — Это Роуз.
Может быть, Роуз видела меня возле своей квартиры и позвонила, чтобы сказать: «Пожалуйста, не делай так больше». Или: «О чем ты думаешь, что это за игра?».
Я оцепенела от тревоги:
— Роуз, сейчас не лучший момент. Могу я тебе перезвонить позже?
Голос Роуз утратил свои привычные интонации и звучал неестественно. Она вдохнула воздух с явным усилием.
— Минти? С тобой есть кто-нибудь? Я боюсь… тебе надо подготовиться… Минти… Минти… Натан. — она взяла себя в руки. — Минти. Тебе надо приехать сейчас. Натану нехорошо, и было бы лучше, если бы ты приехала.
— Где он? — спросила я. Встревоженная моим тоном, Гизелла положила руку мне на плечо. — Куда я должна приехать?
— Ко мне. Как только сможешь.
Голос Гизеллы звучал почти пронзительно:
— Что случилось?
— Это Натан. С ним что-то не так. Звонила Роуз. Он у нее дома.