Вторая жена
Шрифт:
Гизелла не отставала:
— По понятным причинам ты не в лучшей форме, — она сочувственно понизила голос, — но что именно беспокоит? Ты можешь рассказать мне, ты же знаешь.
— Воспоминания накатывают, — призналась я, — И я начинаю паниковать. — даже необходимость говорить об этом всколыхнула черную трясину в глубине моей души. — Я впадаю в панику, потому что не могу нести свой груз.
Гизелла, авантюристка и реалистка прекрасно меня поняла.
— У тебя значительные расходы, как я понимаю? Кредиты?
Ей должна была быть известна
— Скажем так, сейчас мне нужно сохранить мою работу.
Она проницательно взглянула на меня:
— Иногда мы получаем то, что хотим.
— Я совсем не хотела смерти Натана.
— Я имела в виду твою ответственную работу. И по крайней мере, ты знаешь, что должна делать. И сделать тебе нужно очень многое. — она взяла меня за руку. — Не жалей себя, понимаешь? Это глупо. И поменьше думай, Минти.
Не думать и не жалеть себя было почти одним и тем же. Но Гизелла была права в одном: ограничить душевные стоны и вопли было разумным шагом для жизнеобеспечения семьи. Она повела меня вниз по дорожке, а затем вдоль границы цветника и остановилась перед пучком длинных стеблей в ярко-синем облаке цветов.
— Маркус был прав, говоря, что это необходимо прекратить, но я бы не хотела ничего менять. Все прекрасно так, как есть.
Пчелы вились над цветами, и я наклонилась сорвать стебелек. Его резкий запах был смутно знаком, и я сунула цветок в карман.
— Прекрасно для тебя, но Маркус явно имеет другую точку зрения.
— Вот почему я не хочу думать об этом, Минти. Это ослабляет мои позиции.
Меня поразил тот факт, что Гизелла с Роджером составляют идеальную пару. Если бы Маркус со своими безнадежно романтическими представлениями о Прекрасной Даме понял это, он давным-давно сошел бы с дистанции.
— Маркус предлагает плохую сделку.
Словно невидимая нить заставила Гизеллу развернуться лицом ко мне.
— Я никак не могу заставить его понять, что жить с любимым человеком не самый лучший вариант.
Я оглянулась на солидный фасад из серого камня, каждое окно сияет, каждая травинка обрезана. Дорого, эксклюзивно и совершенно недоступно для большинства людей.
— Так вот в чем дело, — сказала я, увидев наконец всю картину целиком, — Ты не хочешь потерять все это. Этим рисковать нельзя. Тем хуже для Маркуса.
Лимфодренаж заключался в легком постукивании трепещущих пальцев по лицу и шее. Это не было неприятно. Даже наоборот, и я чувствовала, как постепенно соскальзываю в сон. Пальцы подрагивали и поглаживали кожу. Крылья южных птиц… порханье мотыльков в сумерках… тихие волны, набегающие на берег. Я пыталась не думать.
Тихие волны на море… как в заливе Прияка, который так красиво описала Роуз в тот день, когда Натан умер у нее в квартире, и куда я отвезла мальчиков после похорон. Она сказала, что это была совсем крошечная бухта. Она оказалась права, и мальчикам очень понравилось там. Прибрежная тропинка вилась под утесами вдоль берега, никогда не зарастая. Бережливые местные жители собирали здесь пучки морской травы и, когда приходило время, цветы ромашки. Море может быть бесконечно многообразным, сказала Роуз, она она больше всего любила, когда оно было гладким, и можно было через его бирюзовую толщу видеть камни на дне и скрытые между ними водоросли. Из домика береговой охраны можно было увидеть скалы, где много лет назад мародеры грабили потерпевшие крушение суда. В скале была пробиты тропинка, над которой вьючные животные ожидали, когда грабители вскарабкаются вверх со своей добычей.
Через некоторое время пальцы пробежали по моей шее.
— Вы будете чувствовать сонливость всю остальную часть дня, — сообщила девушка. — Вам будет лучше немного поспать.
Когда я уже была одета, вернулась вчерашняя головная боль. Я взглянула на часы. Почти 11.00. Завтра я буду в прекрасной форме. И надолго забуду обо всем. Я вышла из храма класса люкс, украшенного розовыми гирляндами и нишами, где эликсиры красоты стояли в несколько ярусов, когда зазвонил мой мобильник. Я ответила.
— Минти, — в хриплом голосе Евы звучало отчаяние. — Я не очень хорошо себя чувствую. Я больна.
Я села на один из стульев в коридоре, поставленном для тех, кто изнемог в погоне за красотой.
— Что с тобой, Ева?
— Не могу дышать.
— Где ты?
— В постели.
— Где дети?
— У миссис Пейдж. — я слышала, как она закашлялась. Меня напугало ее свистящее дыхание.
— Ева, Ева? Ты меня слышишь? — неприятная тишина. — Слушай, Ева, я выезжаю домой.
Гизелла и понимала и не понимала меня.
— Полагаю, тебе следует ехать. — но ее тон показывал, что она не может представить себе, что проблема с болезнью Евы не может быть решена без меня. — Нельзя ждать до вечера.
— Да, мне очень жаль. — я была полностью одета и моя сумка лежала у моих ног перед стойкой регистрации. Кроме нас здесь присутствовали три цветочные композиции, портрет девушки, затянутой в зеленую амазонку и три регистратора с безупречным цветом лица. — Я не смогу отблагодарить тебя за твою щедрость, мне действительно нужно вернуться. Если Ева заболела серьезно, мне нужно организовать прикрытие на завтра.
Гизелла нетерпеливо кивнула.
— Ну что ж, — она хмурилась, потому что ее планы на меня были нарушены, и наш разговор пришлось отложить.
— Дай мне знать о Маркусе.
Она сделала шаг назад:
— Конечно.
Я взяла сумку и услышала свой голос:
— Ты подумаешь о Роджере? — хотя для меня было загадкой, почему я забочусь о человеке, уволившем Натана.
Она сердито посмотрела на меня:
— Не беспокойся о нем. Он получит ровно свою часть сделки.
На обратной дороге я смотрела на бегущий за окном поезда пейзаж и вспоминала Натана, который, оставив Роуз и пылая жаром, явился ко мне.