Второе азиатское нашествие
Шрифт:
Вернувшись в землянку, комбат взял чемоданчик с телефоном и вышел на связь. Трубка пискнула вызовом, и на том конце после пары гудков ответили. Коротко доложив генералу о сражении, Озоруев поинтересовался, будет ли обещанная батальону помощь.
– Молодец, комбат, здорово воюешь! Держись! Тыловая колонна к вам давно вышла, да и тебе лично в машине персональный подарочек едет! — загадочно произнес Сиволап и завершил разговор.
Отключив телефон, Максим вышел из землянки, устало вздыхая, лег на бруствер и, подложив кулак под голову, стал смотреть в ясное голубое небо. Что он там увидел особенного? Да ничего нового: по нему как обычно спокойно плыли небольшие белоснежные облака, яркое солнце медленно поднималось к зениту, птички весело порхали и резвились, и казалось, не было никакой войны, и все происходящее приснилось Максиму в самом дурном сне. И, правда, разве это справедливо, чтобы существовал такой покой в природе, если в это же время люди вокруг стреляют, взрывают, убивают? Почему одним божьим творениям сейчас покой и райская идиллия, а другим адский апокалипсис? Руки даже к автомату потянулись, чтоб пальнуть от злости в небо, но Озоруев сдержался. Может быть, нам за то наказание и кара, что самые разумные твари божьи сами чудят и себе вредят? Эх, в окружающем мире мнимый, видимый покой, и на самом деле в это время люди, венец творения, беспощадно убивают друг друга. Но если человек — это лучшее создание природы, тогда зачем же люди так яростно уничтожают себе подобных всеми силами и средствами? Почему? Ведь тогда выходит, что люди хуже животных, потому что животные убивают обычно для пропитания и то не своих, либо в борьбе за красивую самку, а никак не для удовольствия! Хотя, если быть к животным критичнее, то надо признать, группы хищников тоже борются и бьются насмерть с соседями за территорию: львы, тигры, волки… Н–да, неприятно осознавать себя хищником, подобным волку или шакалу…
Вдали послышался лязг гусениц — это вернулись два танка из карательной экспедиции по уничтожению остатков десанта противника. Лейтенант танкист прибыл на командный пункт и доложил о результатах боя:
– Собраны трофеи: около семидесяти ручных пулемётов, более трехсот автоматов и карабинов. Патроны мы засыпали в ящики, но они сырые, желательно быстрее расстрелять, чтоб не заржавели и не пропали.
– Раздай россыпь на позиции, скажи, чтоб впредь вели огонь китайским оружием и расстреливали трофейные патроны, — согласился Озоруев. — Ну? Чего мнешься?
– Топливо на исходе. Эти танки уже обсохли, а у второй пары танков соляры в баках на один такой рейд.
Озоруев поморщился. Ну, где же обещанный обоз? Без крепкого тыла какая может быть война? А тут, не то, что крепкого тыла нет, вообще нет тыла никакого…
– Ладно, ступай, не ворчи! Генерал обещал помочь, заверил, что тыловая колонна вышла, а наше дело — воевать и ждать поддержки.
– Говорите, наше дело — воевать? — огрызнулся лейтенант. — А вот чем воевать? Я встану на прикол, а этот негодяй особист сразу дело шить начнет, под трибунал отдаст, под расстрел подведёт…
– Забудь! Не начнет. А разве он опять кому–то угрожал? — сурово спросил Озоруев. — Я все время забываю про Неумывакина, если он не путается под ногами. Надо бы о нем распорядиться… Поставлю–ка я его, наверное, в строй, взводом командовать, нечего доносы писать днями и ночами!
Глава 12. Последний обоз
После напряженной, бессонной ночи Президент сильно проголодался и, едва продрав глаза, потребовал подать завтрак. Хмурый камердинер, в звании как минимум майора службы охраны, гулко протопал сапогами по кабинету.
– Неужели нельзя тише? Почему ходишь в сапогах, а не в туфлях? — возмутился президент.
– Вы сами нас перевели на казарменное положение и велели переобуться в полевую форму, — ответил прислужник, накрывая на стол.
Василий поморщился, но промолчал, но каково же было его удивление, когда, откинув с подноса хрустящую накрахмаленную салфетку, он не увидел почти ничего съедобного: черствая разрезанная пополам булочка, сливочное маслице в пластиковой тридцатиграммовой упаковке, откупоренная металлическая баночка красной икры, поллитровая бутылочка с армянским коньяком… И всё… Всё?
– Не понял! А где творог? Где диетическое яйцо сваренное всмятку? Где ветчина? Где салат и морепродукты?
– Виноват, больше ничего! Склады резиденции пустые!
– Что? Как так? Не понял! И почему икра в жестяной банке?
– Во избежание обвинений в краже свежих продуктов, икра подается теперь только баночная, и той осталось не больше коробки…
– А что на кухне ещё из еды имеется?
– Каша гречневая и рисовая в пачках, горох рассыпной, банки маринованных огурцов и помидоров, маринованные мидии, пара ящиков водки, коньяка коробка…
Матюхин с силой ударил кулаком по столу так, что приборы звякнули стеклом о железо, подскочив на подносе.
– Бардак! Доложи, в чем дело! Я Президент или кто? Для чего мне было тогда становиться главным боссом? Чтобы голодать вместе с народом?
– Не могу знать, где продукты! Что мне выдали начальник склада и шеф–повар, то и несу…
– Живо обоих ко мне! Это что же такое творится! Голодомор решили устроить?! И кому? Мне! Президенту великой страны!
Вскоре на зов прибыли запыхавшиеся и вспотевшие, мордатые, откормленные до размеров бочонков, пронырливые и льстивые тыловики.
– Где еда? — спросил Василий, неласково улыбаясь своей холодной змеиной улыбкой. — Как может Президент воевать на голодный желудок?
– Еды больше нет, — потерянным голосом ответил главный кладовщик. — Съели.
– Кто? — коротко, с металлом в голосе спросил Матюхин.
– Члены совета безопасности и охрана. Вы же сами велели дать банкет по поводу нашего контрнаступления на Селенге.
– Так пополните запасы…
– Москва пуста, и область тоже: едва началась война, как обслуга все запасы растащила. Это же Россия, а в ней как обычно — воруют. Теперь хоть продотряды в провинцию посылай!
– Так посылайте немедленно! А почему именно продотряды?
– Потому что за наличные, по безналу и по госзаказу не отовариться! Принимают только бартер. Ну а какой у нас сейчас бартер? Акции, векселя и облигации? Можно лишь заложить башни Кремля…
– Ну что ж, тогда приказываю объявить продразверстку! Немедленно спустить службам безопасности планы продовольственных заготовок! Действуйте, и не либеральничайте с населением!
К вечеру с тыла, со стороны автопарка, показались клубы пыли. Через полчаса появились очертания колонны автомобилей. Шмуклер взял в руки бинокль и рассмотрел, кто это к ним двигался: подскакивая на ухабах, на всех парах к ним мчались три автоцистерны и три крытых брезентом бортовых «Камаза». Вскоре грязные грузовики затормозили перед импровизированным шлагбаумом, сделанным из двух столбов из ошкуренной сосны и березовой перекладины, ярко–оранжевого цвета. Какая краска была, такой и покрасили…
– Кто тут будет Озоруев? — спросил безусый солдат–водитель головной машины, высунув голову из кабины.
– Ну, я буду Озоруев! А в чем дело? — ответил Макс.
– А чем докажешь? Бумаги покажь! — потребовал молодой нахал. — Документ есть, удостоверяющий личность?
Максим усмехнулся:
– Смотри–ка, какой ты строгий! А если бумажек нет? Развернешься и уедешь назад?
Водитель громко рассмеялся:
– Я бы уехал, да вот куда на этих колымагах укатишь? Еле–еле к вам добрались. В лесах шастают банды дезертиров, по дорогам бродят повстанцы на мототачанках, в городках и сёлах анархия, местные братки прямо на улицах в открытую прохожих грабят. С трудом сюдой прорвались, но потеряли две трети колонны…