Второе дыхание
Шрифт:
Фантазии
Я часами могла пропадать в папиных ящиках с инструментами. Мне нравилось все: технический запах, непонятность предназначения. Вокруг ящика с инструментами строились замки моей мечты. В нем же хранилась линейка, которую чертежники использовали для быстрой прорисовки схемы: квадратики, кружки, полупроводники, какие-то непонятные мне обозначения – надо только обвести и, вуаля, схема готова. Я обожала нарисовать такую схему и вручить папе со словами: «Покажи своему начальнику. Думаю, что я совершила открытие». На следующий вечер папа приносил мне шоколад «Аленка» от благодарного начальника. А я убеждалась с каждым днем, сколь я талантлива и как везет папиному начальнику, что я рисую такие полезные схемы.
В мир фантазий папа ввел меня незаметно, но погрузил навсегда. Каждый вечер перед сном от рассказывал мне сказку о своей встрече с Зайчиком, который очень любил меня и мечтал со мной познакомиться лично, но все никак не удавалось. Став подростком,
Фотография
Если вспоминать детство, то всплывают далекие, можно сказать исторические факты, но живые, теплые. Фотографирование. О, это был интереснейший процесс. У нас был старый военный аппарат, немецкая Лейка. Еще маленькой, я знала, что такое фокус, выдержка, могла самостоятельно делать неплохие снимки. Но самое интересное было – проявлять фотографии. Это занимало несколько часов, и всю нашу ванную комнату. Доставался фотоувеличитель – такая большая бочка на штативе, красная лампа, всякие химреактивы (проявитель, стоп-раствор, фиксаж), фотобумага, щипцы и разные пластиковые емкости. Мы с папой запирались в ванной и начинали творить. Из фотоаппарата в полной темноте доставалась пленка, потом ее протягивали через проявитель, пленка промывалась слабым раствором уксуса и водой и подвешивалась на прищепке для просушки. Увеличитель можно было включать, только в момент перевода кадра. Пленка помещалась в него, включалась красная лампа и выбирался нужный кадр, затем его «переводили» бумагу, увеличивая размер, и происходило волшебство – фотография. Потом фотолист опускался в проявитель и через несколько секунд фото появлялось на бумаге, затем его надо было быстро перенести в стоп-реактив и в фиксаж. Надо ли говорить, что мой отец в это время был волшебником, который «рисовал» на фотобумаге, возвращал к памяти важные моменты нашей жизни.
Телефон
Этому устройству в квартире уделялось особое внимание. Телефонный аппарат покупался чуть ли не на всю жизнь. Его надо было «доставать по блату». Еще одно незнакомое современному человеку понятие. Наш телефон был модный, из красной пластмассы. Иногда часами приходилось развлекаться кручением диска, чтобы дозвониться до поликлиники, или справочной, в которой можно было узнать нужный номер, или до межгорода, чтобы заказать звонок в другой город. Еще телефон был нашей социальной сетью. Мы часами могли болтать с друзьями ни о чем, и обо всем. Иногда в разговор подключался кто-то лишний. А иногда разговаривали парами. Это были технические ошибки, которые со временем, военные использовали как прообраз интернета, в чьих целях он, собственно, и был создан. А еще телефон был источником мучительных сомнений: анонимный звонок мог раздаться в любое время дня и оставалось только взывать: Вас не слышно! Але! Перезвоните! Кто звонил? Тайный поклонник? Или действительно ошиблись номером? Вечерами мама отчитывалась: звонили и молчали три раза. Значит день прошел на зря.
Голубятня
В нашем детстве были совсем уж архаизмы – во дворе стояла голубятня. И в соседнем дворе. И гонял посвистом голубей дядя Миша, наш сосед, который пропадал в голубятне с утра до вечера. А по вечерам выпивал крутой самогон производства своей жены, и от духа этого напитка у меня слезились глаза, когда мама оставляла меня у соседей. Бывало это часто. Я до самой школы, считала соседей родными бабушкой и дедушкой, потому что своих у меня не было – умерли до моего рождения.
Праздники
Праздники бывали в доме, когда мы лепили всей семьей пельмени или квасили капусту. Все, что собирало за одним столом, давало ощущение радости и защищенности. Слышался смех, включали проигрыватель, звенела музыка, песни, которые мы гоняли без конца, 5—10 минут каждая сторона пластинки, Пугачева, Высоцкий, Машина времени, Джо Дассен и все под домашнюю цветомузыку, собранную папой – цветные лампы новогодней гирлянды под пластиковой панелью проигрывателя
Интересное наблюдение
Теперь сложно собрать семью за одним столом. У каждого свои интересы, и мало свободного времени. Сложно жить открытыми семьями, где каждый приносит свои новости, обсуждает их с родными, с другим поколением. Старшее поколение уже не может быть флагманом для младшего, оно просто не успевает за развитием техники и технологий в жизни младших. Разъединённость поколений в одной семье – норма: я за столом набираю текст на компьютере, только что просмотрела бюджет отдела интернет-маркетинга, SEO, SRM, контенты, полистала Инстраграмм. Рядом моя мама, которой 84 года. Она не освоила компьютер и интернет, не научилась отправлять SMS, ее кругозор иной, и не совпадает с кругозором ее внуков, которые не умеют из молока заквасить творог и не собирают пластиковые пакеты про запас. Внуки могут уважать и любить свою бабушку, но они живут в параллельных мирах, и это факт. Незаметно, мы сузили круг общения наших пожилых родственников. Нам не интересен их мир. А им не понятен наш. Что ждет лично нас в будущем, где
Тайна
Папа немного говорил по-французски и по-польски. Готовил вкуснейшую фаршированную рыбу. Долгое время я думала, что у папы еврейские корни. Пока папа не сказал, что его мама – полька. Видимо, полякам в России жилось не лучше, чем евреям, вот папа и не афишировал этот факт. Папа вообще про себя мало чего рассказывал. Даже мама знала не всю историю своего мужа. Отец среднюю школу закончил в армии – не успел доучиться во время войны. Его таланта хватило, чтобы работать инженером без высшего образования. Папа часто ездил в зарубежные командировки, но он так и не вступил в ряды коммунистической партии (хотя это было важным условием зарубежных поездок), как его не уговаривали. Почему? Это оставалось для меня загадкой много лет. И почему он не пытался расти по карьерной лестнице, а предпочитал работать в тени, хотя его изобретения пользовались спросом не только в сельском хозяйстве, где он трудился, но и у военных. На папиных похоронах я узнала тайну, которую отец хранил столько лет. Ребенком, в 14 лет, когда он работал на военном заводе, отец решил идти на фронт. Линия тогда сдвигалась к Германии. Шел 44 год. Война могла закончится, а отец так и не повоевал бы за Родину, за Сталина. Он, и его товарищ, бежали с завода и стали пробираться на поездах к линии фронта. В Бресте их сняли с поезда. Вероятно, ребят бы простили, но всплыла история с моим дедом – врагом народа, и моей бабушкой – чистокровной полькой. Отца арестовали. Вменили побег с военного объекта и попытку пересечения границы. В виду его несовершеннолетия дали условный срок. У отца отрезали шансы вступить когда-либо в партию, поступить в ВУЗ, сделать карьеру. До конца его жизни мы не знали, о том, что отец был судим. Страх и стыд прошили его жизнь.
Мама
Росла я своенравным ребенком. Родителям доставалось от моих выходок. Мне доставалось от мамы. Она меня била. Прилетало кожаным ремнем и его металлической пряжкой. Называлась экзекуция «дать ремня». Попадало за несогласие и упрямство, даже за то, что отказалась есть виноград. Обозвать, унизить и ударить ремнем – было нормальной практикой в моей детской жизни. Мама не сломала меня, с 15-ти я давала жесткий отпор. Готова была при малейшей возможности уехать из квартиры. Выскочила замуж в 18 лет замуж, лишь бы не жить с мамой. Мой бедный папа в это время вздыхал «ты же меня с мамой один на один оставляешь». Мы долго были с ним заодно против общего противника. Но я выросла и ушла. Папа надломился, перестал реагировать на вечную мамину критику, ушел в свой мир, а потом ушел совсем.
Маму нельзя простить. Потому что прощать ее не за что. Но у нее надо просить прощение, за то, что находила поводы, чтобы обидеться. Какой бы мама не была – она тот человек, который дал жизнь и всю свою любовь, время, здоровье.
Моя мама прожила сложное детство, пришедшее на время войны. На фронт ушел ее отец и два старших брата. А она, шестилеткой, со своей старшей сестрой, которой было 11—12 лет, с младшими братьями, одному из которых было 3 годика, остались в деревне подо Ржевом со своей мамой. Фронт проходил прямо через их деревню. Шли ожесточенные бои. Осколком бомбы убило мою бабушку, когда она спала с моей мамой в одной кровати. Дети еще несколько дней ночевали с трупом, думая, что их мать просто заболела. Соседи обнаружили труп. Хоронили мать дети, везли ее на санках на кладбище под пулями. В деревню пришли немцы. Заняли наш дом. Детей выгнали жить на улицу. Ребята выкопали землянку, но ближе к зиме жить в ней стало холодно. Младший Павлик умер. Соседи дали ребятам буржуйку. Кормились с огорода, собирали мерзлую картошку, иногда подкармливали немцы, которые жили в доме. От голода начинались галлюцинации. Старшая Зоя все никак не могла вспомнить, куда мать припрятала мясо от убитой бомбами коровы. Ночью ей приснился сон, что мать показывает ей схрон. Зоя проснулась, разбудила брата, и ночью они раскопали мерзлое мясо. На нем и выжили зимой. Ближе к весне немцы отправили детей в концентрационный транспортный лагерь при школе, где оставшиеся в живых ждали поезд для отправки в Германию. Почти два месяца без питания дети прожили не территории школы, прежде чем их освободили советские войска. Спроси мою маму про детство – она ничего не вспомнит, кроме того, что все время хотела есть. Память напрочь стерла все следы войны из ее головы. Остался только беспробудный голод. Наверное, потому она пичкала меня едой. Я была толстой булочкой со складками. Даже на диван не могла залезть – попа перевешивала.
Но только когда стала взрослой, я поняла мамину трагедию. И мое уважение к ней безгранично. В детстве и юности я ее не понимала и часто обижалась. Прошу прощению у нее, за те отрицательные эмоции, которые переживала по отношению к ней. Но в юности я это не понимала.
Откровенное замечание
Думаю, я искала возможность уехать в другой город, подальше от мамы. Я не могла резко ответить ей в реальной жизни и извергала из себя претензии во сне. Когда я вновь и счастливо вышла замуж, мой муж несколько лет успокаивал меня по ночам, прежде чем ко мне пришли нормальные сны. С удовольствием общалась со своей свекровью, удивляясь безграничной любви в семье, и тому, что такая любовь существует.