Второе дыхание
Шрифт:
– Как тебя зовут? – выдавила я.
– Мам, ты чего? Я Толя, – ответил странный мальчик – похожий-на-моего-папу. Я помолчала, перевела дух: моего умершего отца звали Анатолий Александрович.
– А вы значит Юрка и Виталик? – рискнула спросить я. Толя держа за руку двухлетнего пацаненка, который без остановки шмыгал носом и пытался выдернуть свою маленькую ладошку из цепкой руки брата. Старший Юрка испугано дотронулся до моего плеча:
– Мам, ты что? Тебе плохо что-ли?
Я выпрямилась. Посмотрела по сторонам. Что-то здесь не то, но что? Подъезд был каким-то несовременным. Только после ремонта, свежий и чистый, вместо коврика перед дверями – тряпки, натянутые на картонки,
– Дайте попить, – вот что я смогла сказать.
Младший Виталик приготовился плакать. Толик выпустил ладошку брата, развернулся и побежал внутрь квартиры. А Юрка задумался, потом лицо его расплылось в улыбке, и он радостно всплеснул руками:
– Так вы тетя Яна? Мамина сестра? Что же вы нам не сказали? Вы нас напугали! Пойдемте скорее домой. Мы вас уже третий день ждем! Снимайте пальто, ботинки тоже снимайте. Вы же с дороги, устали. Как вы одеты красиво. Вы такая красивая. – Юрка тараторил без устали, взял меня за руку и потянул внутрь квартиры.
Виталик передумал плакать и залился радостным смехом, повторяя вслед за Юркой. Толя спешил ко мне со стаканом воды, радостно улыбаясь. Он отошел в сторону, пропуская меня внутрь квартиры.
Квартира была веселая. Как я люблю. Полная живой домашней энергии. Она улыбалась желтыми занавесками, готовыми наполниться ветром и солнцем, и превратиться в паруса, она гудела струей воды, которая билась о железную мойку где-то на кухне, она прятала свои секреты под парчовой скатертью обеденного стола, стоящего посередине комнаты, играла в деревянные кубики, разбросанные на полу и светилась-светилась медовым, натертым до блеска паркетом. Окна в квартире были высокие, даже старший Юрка с трудом мог бы дотянуться до подоконника. Квартиры бывают разными: пахнущими старостью, затхлыми, безликими и, наоборот, очень харАктерными, когда за вещами сразу видно, кто здесь живет. Бывают модными и богатыми, бывают обычными, скромными и опрятными, хаотичными, пафосными, наоборот – дружелюбными. Эта была радостная.
Меня провели в комнату и усадили за стол. Я осмотрелась: комната большая – метров 20, плотно заставленная мебелью. Обеденный круглый стол в центре в окружение стульев с высокими спинками, по периметру разместились широкий диван, покрытый клетчатым пледом с кисточками, детская кроватка, еще один узкий топчан, покрытый бежевым покрывалом, платяной шифоньер, лакированный антикварный сервант, который до сих пор жив и стоит в нашей современной квартире в Бескудниково. На стене небольшой ковер с геометрическим рисунком. В открытую дверь видна кухня, вторая дверь плотно закрыта.
Старший Юрка бросился на кухню со словами:
– Вы же голодная! Вот я дурак! Толя, достань масло и сыр, я сейчас чайник поставлю!
Толя пододвинул к окну стул, залез на него, распахнул форточку и вытянул между створками двойной рамы сетку. «Авоська», – вспомнила я ее название. Достал два небольших свертка, а остальное засунул обратно.
– А холодильника у вас нет? – поинтересовалась я.
– Чего у нас нет? – переспросил Толя.
– Холодильника, – повторила я и примолкла, сообразив, что бытовой техники в обиходе советских семей еще не могло быть. – Не важно.
Мальчики достали нож, доску, развернули кульки и стали готовить бутерброды с маслом и колбасой серого цвета. Колбаса пахла вареным мясом, как в моем детстве, когда в колбасу еще не добавляли консерванты. Маленький Виталик принес мне кружку, чай подоспел. И вскоре я ела вкуснейший бутерброд и запивала чаем. Я оказалась страшно голодной. Интересно, думала я, а как поведут во мне продукты 55 летней давности?
Мальчики расселись вокруг стола и смотрели на меня.
– Вы – красивая, – сказал мой будущий папа.
– Спасибо. Расскажите мне о себе, как вы поживаете? – осторожно попросила я.
– Хорошо, – сказал Юрка. – Недавно приехала наша бабушка и мамин старший брат, он же и вам брат? Они спят сейчас. Они очень больны, не выходят из спальни – он показал на закрытую дверь. Поэтому мы все пока спим здесь. Нам стелют матрасы под столом, а утром мы их убираем. Даже не знаю, где вас разместят.
– А что с ними? – спросила я, и, видимо, зря. Мальчики насторожились.
– Как, вы не знаете? Вы же тоже сейчас с Украины приехали? Или вы из Польши?
– На Украине Холод, – сказал Толя.
Юра его поправил:
– Голод. И мор*
*Голодомор
Толя продолжил:
– Это когда еды совсем нет, и люди траву едят. А когда зима наступает – умирают все. Мама говорит, что бабушки и дядя «кожа да кости».
Юра шикнул на Толю и сказал:
– Папе удалось вывезти с Украины бабушку Анастасию и дядю Казимежа. На днях к нам приехали. Такие худые. Они спят много и мало пока едят. Им нельзя сразу много кушать. Сейчас папа с работы придет. Он вам все расскажет.
– Наш папа военный, – сказал Толя. – Он главный.
– Тс, – сказал Юрка. – Чего болтаешь?
– А хотите я вам его чемоданчик покажу? – и не дожидаясь ответа, вытащил из-под кровати небольшой коричневый фанерный чемодан. Открыл замки, поднял крышку, внутри оказался набор одежды, кружка, расческа, карандаш, и что-то завернутое в газету.
Я вспомнила, как папа рассказывал, что во время репрессий в 1936 году у его отца, который работал в ЧК (а потом в НКВД) и дослужился до высокого военного звания, был такой чемодан, как и у большинства военных и чекистов того времени. Никто не знал, кто и когда попадет под репрессии. И когда к дому в ночи подъезжал черный воронок, весь двор понимал, что сейчас уведут еще одного, и вероятность увидеть его живым равна нулю. Хотя вслух твердили: разберутся и отпустят. Мой дед был женат на польке. Это не афишировали, в советских документах у бабушки в графе национальность стоял прочерк, а если копнуть глубже, этот факт легко открывался. И все бы ничего. Но в 1936 году против поляков начались гонения. А в 1939 году, когда Советский Союз по сговору с Германией напал на Польшу, поляков в СССР начали массово ссылать в отдаленные места. В марте 1940 в НКВД приступили к уничтожению поляков, своих советских и военнопленных из Польши. В одном Катынском лесу расстреляно 14,5 тыс. человек, из которых 4,5 тыс. были офицерами польской армии.
Конечно, дед боялся. А он еще спас от голодомора в Украине маму своей жены, которая по-русски почти не говорила, только по-польски. И привез ее не куда-нибудь, – в Москву. Прямо под нос своего начальства. Поэтому чемодан был всегда наготове.
Я покрутила головой в поисках фотографии, о которой рассказывал отец. И я ее увидела. Она стояла на фамильном серванте, за изогнутым стеклом которого хранили самое дорогое – хрусталь и праздничную посуду. На этой фотографии – офицеры НКВД в три ряда. Глава НКВД, Ягода Генрих Григорьевич (настоящее имя Генах Гершенович) сверху. И мой дед в третьей линии. Некоторые лица были аккуратно вырезаны ножницами. Пока таких было всего 4. Это как раз объявленные врагами народа сослуживцы деда. В эти времена дед еще хранил эту фотографию. Потом, когда на фотографии вырезанных кружочков стало больше, чем лиц, он ее сжег. А в 1937 году Ягоду арестовали и расстреляли.