Второе дыхание
Шрифт:
А еще опуительная история, как прямо в соседней квартире жил авторитет местного пошиба, и спецназ ФСБ штурмовал его хату с нашего балкона. Обожаю свое детство)
Cato: Вспоминаю – и мороз по коже. Мне было лет 5. Мама жила с моим отчимом, который часто приносил домой приставки и видаки, а мама его почему-то за это ругала и выгоняла из дома. И вот в один из вечеров к нам домой вваливаются милиционеры, а отчим мигом прячется в ванной, на приказы открыть дверь не реагирует. Ну, служителя порядка решили вынести дверь. В это время мама заперла меня в дальней комнате и то, что было дальше я могла представить только по доносящимся звукам. Шум и крики сменились тишиной и, немного погодя, я рискнула выйти, проверить обстановочку. Заглядываю в ванную, а там …. Мама оттирает красную от крови стену… Оказалось, отчим решил, что сдаваться не собирается и решил, что лучше вскроет себе вены. Вот оно, детство 90-х.
Nik: Девяностые выпали на школьные годы: лихое время,
Я помню Москву тех лет. Старинная улица со старыми полуразрушенными особняками Петровского бульвара. Они в аварийном состоянии, жителей давно переселили в Митино, район без метро, за пределами Москвы. Здания бульвара зияют чернотой окон. Но пусты они обманчиво. Внутри бурлит жизнь. В отапливаемых подвалах и первых этажах зданий поселились художники и музыканты. Покидали топчаны для сна, расставили мольберты, повтыкали усилители, гитары в руки. Зажили беззаботной жизнью народившегося нового поколения, которое говорило, что думало, пело, творило. Денег не было, была движуха: стихийные выставки и концерты, приезжало американское телевидение, снимало про это место и этих художников-музыкантов репортажи.
Исторический факт
Подвал случайно-запойно организовал Александр Петлюра, художник андеграунда конца 80-х годов. «ДК Петлюра» (так стало называться это место) просуществовал до 2018 года. В нем проходили различные концерты, выставки, спектакли.
Мне запомнился концерт юной Жанны Агузаровой. Казалось, она не пела, она существовала в музыке, плавала в ней телом и всей своей сутью. Слушали ее во дворе, под пиво и косячок анаши. Было страшно, потому как в любой момент мог подъехать уазик и забрать в отделение милиции. Но мы ощущали дыхание свободы: наконец-то получали право жить как хотим, слушать что хотим и иметь собственное мнение.
А потом был случайный концерт Гарика Сукачева на ВДНХ. Нам с подругой по 16 лет. Билеты без мест купили перед входом, плюхнулись прямо на пол перед первым рядом зрителей. И мы услышали ТАКОЕ. Бригада С жгла, Гарик рвал зал, заливал зрителей совей энергией. Он нас, а мы его.
Пришли 90 е и понеслась: дискотеки, бары, рестораны, друзья-художники и музыканты. Я начала работать на радиостанции Европа Плюс секретарем, помог мой хороший французский язык. Круг общения расширился. Безумие популярности радиоведущих тех лет накрывало всех, кто с ними был знаком, кто хоть как касался работы на первой музыкальной радиостанции. Таксисты возили бесплатно за одну только наклейку с логотипом Европа Плюс. Знакомство с Ксенией Стриж или Жени Шаден повышало авторитет в любой компании. Дискотеки в «Олимпийском» у Лисовского, в «Метелице», свежайшая музыка, французы, популярные музыканты, актеры, ведущие в коридорах телецентра «Останкино». Некоторые из них стали невероятно популярными. Другие – поднялись на вершину власти. А потом случилось 18 августа 1991 года. ГКЧП. Погром в здании Телецентра. Я не смогла попасть на работу. Было ощущение, что страна в один миг может вернуться в тупое время застоя, время, когда нельзя говорить о том, что думаешь, время отсутствия всего в магазинах. Стало страшно. По Москве шли танки. Люди плотным кольцом окружили Белый Дом, защищая свои взгляды.
В те годы была такая передача Взгляд. Голос журналиста Влада Листьева, журналиста нового толка, говорящего то, во что он верил сам, проводящего расследования и вскрывающего факты (его в итоге убили, и нити этого убийства тянутся к нескольким выдающимся ныне людям). Правда, звучащая с экрана, потрясающие сюжеты. Музыка улиц в домах.
В круговороте событий тех лет я упивалась жизнью. Много работала, училась в Академии Управления, изучала неизведанные для старого строя плановой экономики технологии маркетинга, математического моделирования процессами, управление инновациями, персоналом. Все было новым, передовым. Учебников не было. Учились по лекциям преподавателей, которые сами учились по переводным материалам, статьям, на семинарах, в зарубежных командировках, собирая информацию по крупицам. Параллельно учила английский язык. Работу и учебу совмещала. И находила время на развлечения, тусовки. В те годы редко приходила домой раньше 10—11 часов вечера. Дома только спала. Когда вышла замуж – мужа почти не видела. Не заметила, как развелась. Не искала причинно-следственные связи, как сейчас это принято, не думала об осознанности. Тогда выживали и пытались поймать свою золотую птицу за хвост. Жили здесь и сейчас, потому что завтра могло не наступить.
Все было дерзко, безбашено, опасно, непредсказуемо.
Удивительное случилось как-то обычно. С однокурсниками, в один из вечеров, я оказалась на популярной дискотеке. Это был старый советский ДК на Серпуховской напротив завода Серп и Молот. Потусили, я натанцевалась, спугнув из круга юных проституток, которых было в каждом заведении по доброму десятку. Вывались под утро своей компанией на серую улицу и решили пройтись, перед тем, как ловить такси. Под шофе, веселые и озорные шли, дотанцовывая, под гремящую еще в ушах музыку, не принимая в себя звуки внешнего мира. Шли сквозь серое зачинающееся утро, через влажный туман, окруживший нас и стирающий запах сигарет, омывающий нетрезвый мозг, снимающий дурман мокрой прохладой и свежестью, и вдруг я, как-то неожиданно, прямо перед собой, уперлась в него, в старый дом, который неоднократно показывал мне мой отец – дом его детства. Дом, где жила большая, совсем не русская семья. Старый дом тридцатых-сороковых годов. Основательная постройка советской эпохи, 5 этажный куб бежевого цвета. Ничем особо не примечательный. Я мгновенно протрезвела. Удивилась. Потом поняла, что, собственно, ничего удивительного – мы шли по району, где родился и жил все свое детство и юность отец. Где работал на том самом заводе Серп и Молот, начиная с 14 лет и вплоть до своего условного срока и потом дальше, вплоть до армии. Где жила моя бабушка-полька, о которой я только слышала, но не видела ее, так как к моему рождению, она уже несколько лет как умерла. Мы шли дворами, по которым ходил мой дед-красавец, статный длинноногий тонкой кости рослый украинец с русым чубом, заводным характером и белыми зубами. Бабам такие нравятся. Моя бабка вышла за него замуж, родила трех сыновей, ревновала и сама повод для ревности давала не малый. Короче, вперлась я в этот дом неожиданно. Затихла, присмотрелась к уютному двору, старым тополям вкруг дома, деревянному Грибку-песочнице во дворе и перекладине, на которой выбивали ковры, к деревянной двери единственного подъезда, присмотрелась и почувствовала прям какую-то тоску на сердце, зов. Махнула ребятам: мол идите, я сейчас вас догоню, и завернула к подъезду дома.
Я еще слышала сзади: «Эй, ты куда? Эй! Мы тебя ждем», – но уже не отвечала. Выкрашенная в желтый цвет дверь скрипнула, когда я толкнула ее. Нырнула в полумрак. Тускло горела лампочка на площадке сверху. Глаза привыкали к освещению. В подъезде на удивление пахло свежестью и пирогами. Что-то прошелестело около моей ноги. Тихонько ойкнув, я прыгнула на ступеньку выше. Это оказался полосатый кот, худой и наглый. Он задрал морду и демонстративно прошествовал по лестнице вверх, завернул за угол площадки и исчез. Я осмотрелась: в углу старомодные санки и детский деревянный самокат, коричневые перила лестницы вели вверх и вниз, в полуподвал. Дверь на площадке полуподвала снизу открылась, заструился электрический свет, и какая-то женщина сказала: «Ведите себя хорошо, вернусь как обычно. Юра, ты за старшего. Толя, не обижай Виталика». Я как можно тише шагнула еще на ступеньку выше. Женщина, лет 35-ти, не заметив меня, прошла мимо и вышла из подъезда, скрипнув деревянной дверью. Худая, невысокого роста, маленькая черная шляпка, русые волосы волнами на воротник из чернобурки, серое пальто старомодного кроя с высокой талией, плотные колготы, собранные складками на щиколотках, и изящные сапожки на шнурках и маленьком каблучке. Как киноактриса из старого кино, подумала я. Красивая она или нет, я не поняла, – женщина прошла мимо боком и вышла на улицу. Я увидела только крупный рот и четкий римский нос. К запаху подъезда теперь добавился аромат тонких духов. Я постояла, потом спустилась к входной двери и уже тоже хотела выйти из подъезда, как услышала сзади и откуда-то снизу тихое «ой», а потом детский голос кого-то позвал:
– Мама? А куда ты так нарядилась?
Оглянувшись, увидела, что на площадке перед квартирой, из которой только что женщина, стоял старомодно одетый мальчик лет 10: в широких брюках с кожаным черным ремнем и сандалиях на ногах, в рубашке в мелкий цветочек. Мальчик смотрел прямо на меня. Я обернулась, думая, что вернулась та самая женщина, но сзади меня была плотно прикрыта деревянная подъездная дверь. Я опять посмотрела на мальчика. Он ждал, не сводя с меня глаз, ощупывая взглядом всю мою фигуру и одежду. Потом перевел глаза на мое лицо и повторил:
– Мам? ты вернулась?
И не дожидаясь моего ответа, залился смехом и закричал внутрь квартиры:
– Бегите смотреть, мама нарядилась для спектакля! Очень смешно!
Раздался топот, упало что-то деревянное, должно быть стул, и через секунду на меня смотрели еще две пары глаз. Мальчишки. Когда я увидела одного из них, у меня сперло дыхание, потом щелкнуло в голове, замелькали перед глазами кадры, а потом все четче и четче всплыла перед глазами черно-белая фотография, на которой были мальчишки 10-ти, 6-ти и 3-х лет с моим дедом. Они сидели на краю под соснами обрыва. Одетые по моде 30-х годов прошлого столетия. Дед обнимал двоих. Третий, что постарше, стоял рядом. Дед на фото щурился, улыбаясь. Похожую улыбку я видела сейчас у одного из мальчишек. Он как две капли воды был похож на моего отца с той, старой фотографии.
Ребята выжидательно смотрели на меня. Мне стало не по себе. Я присела, мои глаза оказались прямо напротив детских глаз. Я разглядывала среднего: и глаза коричнево-зеленые, с чертиком смешинки в углах, и выразительный нос, и богатые брови, узкий рот и непослушный еж стриженных волос, сомнений не осталось. Я смотрела на своего будущего отца, и, хотя под ложечкой у меня тянуло от чувства, что я столкнулась с чем-то важным и невероятным, я еще пыталась убедить себя, что это простое совпадение.