Второе поколение
Шрифт:
— Годы благоволили тебе, Карамон, — продолжал Юстариус. — Твой трактир «Последний Приют» один из самых процветающих в округе. Ты и твоя жена — достославные герои. Тика Маджере все столь же невыразимо прекрасна?
— Она стала еще красивей, — ответил Карамон.
Юстариус улыбнулся:
— У вас две дочери и три сына…
Страх подкрался к сердцу Карамона.
«Нет, — сказал он сам себе, — они не властны теперь надо мной».
И, словно солдат, приготовившийся к натиску вражеской кавалерии, Карамон крепко врос в свое кресло, ожидая самого худшего.
— Двое
— Палин, — проговорил Карамон, нахмурившись. Он увидел, что Даламар смотрит на него исподлобья пристальным взглядом.
— Да, Палин. — Юстариус помолчал, затем произнес тихо:
— Похоже, он следует по стопам своего дяди.
Вот оно! Все ясно. Конечно, именно из-за этого они призвали его.
Карамон давно ждал — нечто подобное должно произойти.
Проклятие! Почему они не оставляют его в покое! Если бы Палин не настоял, он ни за что не пришел бы сюда. Тяжело дыша, Карамон сверлил взглядом лицо Юстариуса, пытаясь прочитать мысли колдуна. Но с таким же успехом он мог бы пытаться прочесть заклинательные книги сына.
Юстариус, глава Конклава Чародеев, был самым могущественным колдуном на Кринне. Облаченный в церемониальную мантию, он сидел на огромном каменном троне в центре полукруга, образованного точно такими же высокими мощными креслами. Ничто, кроме седины в волосах и морщин на лице, не выдавало преклонного возраста чародея. Как и двадцать пять лет назад, когда Карамон впервые встретился с ним, взгляд верховного мага был острым, а тело сильным, если не считать искалеченной левой ноги. Взор Карамона невольно остановился на изуродованной ноге мага, и тот протянул было руку, чтобы одернуть ткань мантии, но передумал и опустил руку, криво усмехнувшись. Наблюдающий за ним Карамон подумал, что унизить Юстариуса можно, пожалуй, только телесно. Ущемить дух и честолюбие мага невозможно.
Давным-давно Юстариус был главой только одного ордена волшебников Алых Мантий. Орден отвернулся и от зла, и от добра, чтобы следовать своим собственным путем, путем нейтралитета. Сейчас Юстариус правил всеми чародеями в мире. Это были, по-видимому. Белые, Алые и Черные Мантии.
Каждый колдун ордена обязан был присягнуть на верность Конклаву вне зависимости от личных целей и желаний. Так поступили большинство магов. Но был еще Рейстлин, который сделал иначе…
Тогда главой Конклава являлся Пар-Салиан из ордена Белых Мантий.
Воспоминания вновь укололи сердце Карамона.
— Я не вижу ничего общего между моим сыном и тем, о чем вы толкуете, — сказал воин ровным, твердым голосом. — Если вы хотите встретиться с моими мальчиками, то они в той комнате, в которую вы нас поместили после приезда. Я уверен, что вы можете в любой момент перенести их сюда. Итак, если мы покончили со светскими любезностями… кстати, а где же Пар-Салиан? — спросил вдруг Карамон,
— Он оставил пост главы Конклава лет двадцать назад, — важно произнес Юстариус, — сразу после… событий, участником которых ты был.
Карамон вспыхнул, но промолчал. Ему показалось, что на тонких губах эльфа промелькнула легкая улыбка.
— Во главе Конклава встал я, а главой ордена Черных Мантий вместо Ла-Донны выбрали Даламара за его опасную и героическую работу во время…
— Тех событий, — резко закончил за него Карамон. — Мои поздравления!
Губы Даламара изогнулись в сардонической усмешке, а Юстариус лишь кивнул, явно не желая отвлекаться от предыдущей темы разговора.
— Для меня было бы большой честью познакомиться с твоими сыновьями, — заметил он холодно, — особенно с Палином. Мне кажется, молодой человек горит желанием стать магом.
— Да, он изучает магию, если вы это имеете в виду, — резко отозвался Карамон. — Я не знаю, насколько серьезно он относится к своим занятиям и собирается ли посвятить Им всю жизнь. Мы с ним никогда это не обсуждали.
Даламар насмешливо фыркнул в ответ, но Юстариус мягко положил свою ладонь на руку эльфа.
— В таком случае, может быть, мы не правильно поняли то, что слышали об устремлениях Палина?
— Может быть, — процедил Карамон сквозь зубы. — Мы с Палином очень близки. — Голос его чуть потеплел. — Я знаю, он бы доверился мне.
— Это вдохновляет — в наши дни видеть человека, искренне и открыто говорящего о любви к своим детям… — начал колдун мягко.
— Ба! — перебил его Даламар, сбросив с руки ладонь мага. — Ты мог бы с тем же успехом сказать, что тебя вдохновляет видеть человека с выколотыми глазами! Ты, Карамон, был слеп много лет, когда твой брат вынашивал темные замыслы и пока дело не оказалось почти непоправимым.
Теперь ты слеп в отношении собственного сына…
— Мой сын — хороший мальчик. Разница между ним и Рейстлином такая же, как между серебристой и черной луной! Он не вынашивает никаких замыслов! Да что вы знаете о нем, вы… изгои! — Карамон в гневе вскочил.
Воителю было за пятьдесят, но он был еще очень силен, так как постоянно тренировался, обучая своих сыновей боевым искусствам. Он схватился за меч, позабыв, что в Башне Высшего Волшебства ничто ему не поможет и что он так же беспомощен, как овражный гном, столкнувшийся с драконом. — А что касается темных замыслов, то ты, Даламар, хорошо служил своему господину, разве не так? Рейстлин многому тебя научил. Наверное, тому, о чем мы и не подозреваем!
— И я все еще ношу на своем теле след от его руки! — закричал Даламар, тоже вскакивая. Разорвав черную мантию, он обнажил грудь. На темной гладкой коже эльфа были видны пять ран, словно следы от пяти пальцев, и из каждой сочилась струйка крови, блестя на холодном свету. — Двадцать пять лет я живу с этой болью…
— Мне тоже больно, — тихо произнес Карамон, чувствуя, как душа его сжимается от страшных воспоминаний. — Зачем вы призвали меня сюда? Чтобы и мои раны открылись и так же кровоточили?