Второе Пришествие
Шрифт:
– Да ты и не подумал, наверное, что Фогельштейн сейчас не отпустит его. Ты почему пренебрегаешь им? Он продолжает его исследовать каждый день, и, видимо, собирается исследовать еще долго.
– Ладно, пока ждем. Но только появляются слухи... Сразу снимаются.
– Людвиг, какой же ты все-таки паникер! Честное слово, стыдно! Такими делами заниматься и бояться. Тьфу!
Телефон вернулся к Ивану, и вскоре ему позвонил некий влиятельный человек, желающий остаться анонимным. Он сказал, что нужно еще доказать, что оживили умершего много лет назад Ленина, а не просто нашли какого-то двойника. Человек не просто потребовал доказательств, он обещал предать дело огласке - впервые предприятие столкнулось с подобной угрозой. Карл и Людвиг настояли на том, что официальная огласка не нужна, кому надо - узнают и найдутся. Два 'эксперта' вскоре прибыли на место. Они стали задавать Ильичу вопросы о его биографии. Надо сказать, что его ответы порой расходились (и даже резко расходились!) с подготовленными для проверки,
Теперь стоит прояснить ситуацию - один из двух 'проверяющих' был простым любопытствующим, добывшим в свое время номер телефона, а вот 'историк' был представителем марксистов. Их, кстати, с каждым днем становилось все больше. Или даже не их, но себя к их когорте причисляющих. Карл и Людвиг отказали огромному числу людей, рвавшихся на встречу, и у Карл, подобно коллеге, несмотря на весь боевой настрой, также начало складываться мнение о том, что может, именно сейчас наступила пора сбежать, прихватив денежки? Он тешил себя мыслью, что подобная успешная операция с кем-то из умерших богачей могла принести в разы, разы больше. Но и нынешние доходы сбили их с толка, заставив забыть об осторожности. До них дошли слухи, что якобы и Фогельштейн, уже не живший в соседней палате, раскололся за бокалом вина своему старинному знакомому. 'Все вокруг знают, нас завтра придут арестовывать' - эта мысль ломала им сон и свободное мышление. Пока они так и не могли принять окончательное решение, его приняли другие. А может, оно даже созрело само собой.
Карл и Людвиг измучили себя спорами, сильно нервничали, и когда в один день увидели двадцатитысячную демонстрацию с красными флагами, окружавшую клинику плотным кольцом, окончательно решили бежать. Будь они хотя бы чуть-чуть продвинутыми пользователями интернета, они бы узнали о подготовке этой акции и спокойно бы уехали за день до нее.
'Что и говорить - момент физического уничтожения Ильича был упущен нами очень давно. Грохнуть надо было его к чертям. А может и правда - отпустить. И гулял бы он там себе спокойно', - думал в тот момент Людвиг. 'Будь что будет', - думал Иван. Карл продолжал вынашивать мысли о похищении Фогельштейна и продолжении дела. Но мыслям этим сбыться было не суждено...
В самом начале действа абсолютно ничего не предвещало беды: манифестация носила торжественно-шумный характер. Неслись лозунги, речевки, пелись революционные песни. Стало ясно, что люди эти уже все знают и так просто не уйдут. Школьнику бы эта толпа напомнила Новый год, и призывы 'Дед Мороз, выходи'. Постепенно волнение толпы направилось в сторону ворот клиники, от которых начали раздаваться звуки гулких ударов. Карл и Людвиг, наверное, могли спасти себя, укройся они, условно, в подвале или смешавшись с ворвавшимися во двор людьми. Вариант оказывать сопротивление сразу можно было принять как бесперспективный. А вызвать полицию было, понятное дело, нельзя - это привело бы к задержанию. Они даже специально оповестили охрану, категорически запретив вызывать полицию. Поэтому горе-махинаторы и решили бежать, пытаясь любой ценой спасти свои шкуры от народного гнева. Ошибка была не в том, что они решили бежать, ошибка была в том, что они решили бежать слишком поздно, именно в тот самый момент, когда нужно было делать все что угодно, только не бежать. Но головы их помутились. Наверное, многие переживали в своей жизни эпизоды потери над головой под гнетом страха и ограничений во времени - и именно это происходило в тот момент с Карлом и Людвигом. Они помнили, что со второго этажа проходной есть выход на небольшой балкончик, откуда вниз шла маленькая лесенка. Далее, укрывшись за стеной, они планировали выбраться за пределы клиники. Но едва они появились на неприметном балкончике, кто-то из толпы, случайно повернув голову (все же все взгляды были направлены на сами ворота, которые пока никак не поддавались открытию), указал на них пальцем, и толпа зашелестела в их сторону. Большая часть ее, конечно, в этот момент хотела спросить и явно никаких злых намерений к Карлу и Людвигу не испытывала. Но до смерти испугавшийся Карл сам себя к ней и приговорил, первым достав свой пистолет, надеясь, что он отпугнет им кого-то. Стоявший рядом Людвиг был так напуган, что не отдавал отчет своим действиям, и даже не успел достать свой. Карл и Людвиг считали немыслимым выход 'в город' без оружия в кармане. Но в пылу отчаяния они и не подумали, что подобной осторожностью могут страдать не только они. И действительно, толпа была вооружена не только красными флагами, но и огнестрельным оружием. Уж доподлинно неизвестно, кто же совершил те злосчастные выстрелы, много ли было вооруженных людей и как им удалось так быстро сориентироваться и открыть огонь на поражение. В итоге оба, и Карл, и Людвиг, были застрелены, а толпа вновь переключилась на ворота. Пролитая кровь подействовала на толпу возбуждающе, мирное шествие постепенно начало превращаться в буйство. Кто-то начал пытаться
Все это время около палаты Ленина оставались Иван и 'историк'. Посмотрев по камерам наружного наблюдения на толпу и увидев расправу, они поняли, что нельзя повторять подобные глупости и шутить с народной массой. Иван окончательно открылся 'историку', сказав, что он-то и спас Ленина от планировавшегося уничтожения (что было не совсем верно, Ивана планировали убрать вместе с ним). 'Историк', в свою очередь, открылся Ивану, сказав, что он специально заслан для контакта с Владимиром Ильичом и что народ уже жаждет встречи с вождем. В итоге вместе они, вкратце объяснив ситуацию немногочисленной охране, открыли все запоры. Двери сразу порушились под напором. Толпа постепенно заполнила собой внутренний двор клиники. Слышалось гиканье, крики 'ура'. Ленин, услышав этот шум, подошел к окну и вместо серой мостовой увидел долгожданные народные массы. Он встал на подоконник и начал махать руками и воображаемой кепкой. В итоге окно было выбито при помощи персонала снаружи, и Ильич начал выступать прямо сверху. Толпа бессознательно галдела и приветствовала все его речи. Ленин говорил, что оживление его говорит о всепобеждающем торжестве коммунизма, при котором все смогут не только вырваться из цепких лап эксплуататоров, но и разобраться с болезнями и отодвинуть смерть у всех.
Толпа бесновалась; это казалось увлекательнейшим путешествием, запах 'движухи', учитывая современные каналы связи, диффузировал по всему свету; уже спустя десятки минут число людей, проникшихся обновленным миром, выросло в разы. Все только и говорили о некоем новом лидере, новой силе, новом векторе. Ильич вещал и вещал. Он говорил, что вернулся довести дело до конца, что он готов повести людей за собой, и что сейчас есть все шансы не повторить ошибок прошлого. Он говорил, что пришла пора сбросить цепи и стать свободными. И все его слушали, и все внимали, и все верили каждому его слову.
Вскоре появилась полиция и потребовала разойтись. Ильич, и сам уставший выступать, удалился в палату и лег. По всей клинике начался обыск; всех, включая простых медсестер, забрали в отделение. Толпа, увидав водометы, стала рассасываться и постепенно освобождать территорию клиники. В тот же вечер были арестованы у себя на квартирах доктор Фогельштейн и его ассистенты. Ивану все же удалось смешаться с толпой, и когда полиция приказала разойтись, он покинул двор больницы вместе с растекавшимися группками. Однако личность его была установлена, и он был внесен в список разыскиваемых Интерполом. Трупы бессемейных Карла и Людвига отправили в морг.
Допрос Исаака Фогельштейна оказался не очень долгим.
– Итак, уважаемый доктор, расскажите нам, как так получилось, что Вы стали проводить нелегальные операции, - с места в карьер начал следователь.
– Я действовал всегда по зову науки и по велению сердца, - пафосно заметил профессор.
– Я не чувствую за собой вины. В Средние века людей, делавших гениальные открытия, порой сжигали на кострах. Но и в наше время, человека, победившего смерть, вместо почета отправляют в камеру. Я действовал не в корыстных убеждениях, деньги, которые я получил, это естественная плата за мой труд, за те бессонные ночи, за расшатанные нервы, за мои усилия во время операции, в конце концов!
– Но Вы, доктор, не глупый человек. Вы прекрасно понимали, на кого работаете. Вы ведь могли вести подобные исследования под эгидой своего родного института, а не сотрудничая с мошенниками.
– Эти мошенники помогли мне с главным объектом для проведения операции. А институт меня выгнал!
– А почему Вы решили, что необходимо тело умершего сто лет назад? Мы читали Ваши доводы с экспертами, но они не показались нам убедительными. Нет, совсем не показались.
– Возможно, это был страх. Внутренний, - умолчал Фогельштейн о совете жены, боясь привести ее под статью.
– С другой стороны, был смысл если уж и оживлять, то личность крайне интересную, чтобы вдвойне повысить историческую ценность от данного опыта. Ведь может так случиться, что он будет последним, и последующие будут неудачными, и вы всех причастных пересажаете. И мы оживили такого человека, который сильно поможет многим гуманитарным наукам, рассказав видение ситуации столетней давности своими глазами. Разве это не интересно? Я считаю, что данный опыт весьма ценен, да и вообще уникален.
– Да, никто не спорит с тем, что Вам удалось совершить огромный прорыв. Однако методы, использованные Вами при этом, немного разнятся с буквой закона. А если говорить откровенно - прямо противоречат ей. Вы знали об этом? Знали. Знали о похищении? Знали. Деньги брали? Брали. Как видите, состав преступления налицо. А то что Вы сделали благое дело... Это не имеет значения. Если сказать проще: вот украли Вы сто евро и на эти деньги купили бумагу, на которой напечатали свое исследование. Отменяет факт кражи научную ценность исследования? Нисколько. Может ли служить смягчающим обстоятельством? Да, если Вы были настолько бедны, что не могли себе это позволить, а мысли надо было срочно выразить. Но в Вашем случае я смягчающих обстоятельств не наблюдаю, уважаемый профессор. Вы могли отвергнуть предложение аферистов и заняться этим официально.