Второе Пришествие
Шрифт:
С такими мыслями Ленин начал собирать вещи и готовиться к отъезду. Загранпаспорт был готов, билет на самолет заказан. Ленин радовался, потому что жизнь в России наскучила ему. Он прекрасно понимал, что его держат отшельником, разрешив ему поучаствовать в выборах в своих интересах, но более действующей власти он не нужен. Не нужен он и народу, который не видит связи между своим экономическим положением и эксплуататорами, который помнит об опыте строительства социализма - и помнит в негативном смысле и не хочет повторения кровавых событий. Революция, точнее, революции семнадцатого года, не были вещами в себе. Они назрели, как назревает огромный прыщ под ноздрёй. Волнения по России прокатывались и в прежние времена, причем весьма часто. Это были народные восстания, сдерживающиеся регулярной армией. Но в феврале семнадцатого армия была на фронте, да и отречение Николая Второго было формально добровольным. А вот Временное Правительство потеряло поддержку армии. Впоследствии, конечно, образовалось Белое движение, хочется сказать, что было уже поздно, но нет. Было не поздно, были все шансы убрать большевиков. Однако тем тоже удалось выстроить свою армию, и, как мы помним, в тех боях Рабоче-крестьянская Красная армия доказала свой боевой дух. Большевики устояли. Партия большевиков, к моменту захвата власти, имела длительный опыт подпольной борьбы, в том числе и из-за рубежа. Ничего подобного в реалиях России, в которой оказался Ленин в веке двадцать первом, не было. Конечно, в момент, когда он прибыл сюда, ему виделось, как он выйдет на площадь, и народ на руках внесет его в Кремль. Но нет, этим мечтам сбыться было не суждено. Создать организацию? Но как? Когда ты отрешен от мира, это крайне трудно. Как мы помним, все попытки Ленина навести контакты с кем бы то ни было прерывались. 'Завтра мой последний день в Москве', - подумал он, ложась в кровать. 'Надо пройтись... Город, конечно, не тот... Прогресс! Да, мы очистили тогда Москву от грязи, которая накопилась при
Глава XXV. Цепи, которые жалко терять
В то время как Ленин решал свои проблемы по уезду из страны, Елена разрывалась между институтом и кофейней. Ей хотелось сохранять если не высокую, то хотя бы близкую к ней успеваемость. Однако работа изматывала так, что когда домой девушка притаскивалась после полуночи, то не было сил раздеться - в один из дней она так и плюхнулась на кровать в одежде и моментально уснула. Мать, не сильно замечавшая постоянную утомленность Елены, переживала вторую молодость: с уходом Алексея она начала вдруг следить за собой, одеваться более открыто и откровенно, чему способствовало постепенное потепление... А однажды, абсолютно случайно, Лена, проходя мимо светящегося монитора, мимолетом увидела в браузере открытую вкладку сайта знакомств. Что ж, теперь, когда мама исчезала вечером без объяснения причин, а возвращалась надушенная, в шуршащем платье и с букетом роз под утро, вопросы были неуместны. Здесь надо также добавить, что с уходом Алексея Инна пригласила жить к себе свою младшую сестру Екатерину (разница у них была четыре года). Та собрала вещи и своего сына-девятиклассника и переехала. Квартира была широкой и трехкомнатной - места всем хватало. Вторую квартиру они начали сдавать, что не могло не улучшить материальное благополучие обоих семей. Как так случилось, что тетя Катя воспитывала сына одна, сейчас уже было вспомнить трудно. Вроде бы со своим мужем она развелась, когда Анатолию (а так звали ее сына) не было и пяти... Причиной стал непрекращающийся бытовой алкоголизм, переросший в побои. В первый раз она простила, и полгода супруг держал себя в руках, но второй раз пережить не смогла, собрала вещи и ушла к сестре. Алексей был встревожен, но виду не подал. Далее последовал развод, судебные тяжбы и выселение уроженца Кемеровской области из квартиры, и, наконец, долгожданное возвращение. Теперь же, когда развелась и старшая сестра - ничто не мешало им воссоединиться. Двоюродному брату исполнилось шестнадцать, и он вызывал у Лены искреннее желание покровительствовать ему. Однако первое впечатление, бывшее положительным, постепенно растерялось. Парень много времени проводил за компьютером, ни с кем не общаясь; ходил на опасные митинги (что вызвало жуткое возмущение тети Кати, однажды случайно увидевшей в его телефоне фотографии с мероприятия), и вообще частенько пропадал из дома в свободное от учебы время без каких-либо предупреждений. Хотя, как говорила тетя Катя, учебу он частенько пропускает, за что ее периодически вызывает к себе классная руководительница. Один раз Лена увидела в его сумке торчащий баллончик с краской и сделала вывод, что брат увлекается граффити. Впервые за последние полгода зашла она на страницу своего кузена в соцсети, и догадка ее подтвердилась: брат позировал на фоне исписанных стен, электричек; также она обнаружила фотографии Анатолия, сидящего на путях с банкой энергетика в руках (а Елена презирала энергетические напитки, считая их жутким ядом), но больше всего шокировала ее фотография, где тот с другом стоял не то на выступе кабины поезда, не то на автосцепке. В один прекрасный день Лене наконец-то удалось подловить его на воровстве у нее сигарет, что вконец разозлило ее (а до этого она всерьез рассматривала вариант, что начала немного сходить с ума, из-за всей коловерти с институтом и кофейней - да и считала ли она, сколько штук оставалось в конце дня: семь, восемь, девять?). Она демонстративно 'забыла' начатую пачку в прихожей, и на следующее утро там вместо двенадцати штук находилось десять. Поимка на краже дала Елене долгожданный повод поговорить с Анатолием лицом к лицу впервые за весь период совместного жития. Совпало так, что воскресенье выпало выходным днем в кофейне, и брат еще был дома, долго провалявшись в кровати утром. До начала сборов на работу еще было пару часов, и Лена, вообразив себя строгим завучем, вошла к брату. Тот сидел перед экраном и рубился в какую-то компьютерную игру.
'Нам надо поговорить, Толя', - начала она, и ее передернуло от банальности собственных слов. Брат не поворачивал головы, чем давал шанс Лене быстренько уйти, словно ничего и не было. Но она решила не отступать. 'Выключи, пожалуйста', - нарочито спокойным тоном произнесла она и нажала кнопку на экране, который тотчас же и погас, но брат продолжал по инерции тыкать пальцами в клавиатуру еще секунд пять. 'Красть не хорошо. Я давно подозревала, что ты таскаешь у меня сигареты. О, не делай такое лицо и не выгибай брови такой дугой! Ни мама, ни тетя не курят, ты сам это знаешь. Раньше я еще сомневалась, думала, может, кто где стреляет, а я и не помню, да и счет не веду, может сама с ума схожу уже. Но сейчас я убедилась в этом окончательно. Более того, я знаю, где они лежат'. И она принесла его куртку, расстегнула внутренний карман и с наслаждением вытянула оттуда две белые круглые палочки. Анатолий фыркнул. Пытаясь не сконфузиться, Елена демонстративно попыталась закурить в комнате, но зажигалка почему-то отказывалась слушаться. Брат фыркнул повторно. Наконец, огонь был высечен, и табачный запах медленно поплыл по комнате. Лена с усилием и придыханием выдула облако и посмотрела на брата. Тот не собирался опускать взгляд, и смотрел ей прямо в лицо, словно принимая вызов. 'Ты дурачок, - сорвалось у нее с языка и она засмеялась.
– Ну что ты смотришь! Ну я же тебе сестра, старшая, я люблю тебя, понимаешь? Неужели я тебе враг? Я просто хочу обратить твое внимание, что в последний год наша семья многое пережила, этот развод, он до сих пор болью отдается в моем сердце, и я даже не знаю, чью потерю я воспринимаю сейчас больнее, уход папы или уход Васи. В конце концов, парня я себе найду, когда-нибудь. Особенно если похудею', - засмеялась пятидесятивосьмикилограммовая девушка, но тут же скорчила гримасу. 'А вот отец... Отец не вернется. И я как же была глупа! Верила, мирила, придумывала что-то. И даже после того как официально они брак расторгли и вроде помирились, я уж решила, что все обошлось, что это испытание нами пройдено, я виновата. Я могла их остановить... Что же ты молчишь?' Анатолий разглядывал сестру с нескрываемым интересом, все так же глядя ей в лицо. Но в одно мгновение, пока она моргнула и затянулась, его выражение лица переменилось, он смотрел на нее, но уже как будто поверх, даже сквозь нее и предельно абстрагировано и бесчувственно. Повисла неловкая пауза. 'Толя! Мы с тобой должны стать опорой для Инны сейчас. Да, у тебя такой период сейчас. Думаешь, я не понимаю? У меня не было его? Я только сама покупала себе сигареты. Я красилась, надевала каблуки, и, утверждая, что мне уже есть восемнадцать, покупала! Да! А это что? Ну, попроси уж, если так!'
'Я не воровал у тебя сигареты, зачем мне курить такое дерьмо, которое куришь ты, и вообще, что ты до меня докопалась, заняться больше нечем, что ли?' - вдруг сказал как бы сам себе доселе молчавший Толя, развернулся, включил экран и нажал на кнопку 'продолжить'. Лена открыла рот, но поняла, что сказать было, в общем-то, и нечего. Она взяла вторую конфискованную сигарету, вставила в рот, прикурила от дымящегося окурка, после чего вышла из комнаты. 'Да, брат потерян', - рассуждала она. 'Мать строит личную жизнь, отец ушел, парня нет, у Толика подростковый период, когда ему плевать на всех, вот я и одна. Подруги? Да, но чем я могу с ними заняться? Пойти бухать? Опять не вариант. Но давай посмотрим реально, а что здесь можно поменять?' 'А точнее, что я могу поменять?', - вдруг ответил внутри нее некий внутренний голос, которого она даже слегка и испугалась. И она узнала этот голос. Голос этот был похотью, которая последний раз просыпалась, когда Василий ездил в какую-то не то командировку по работе, не то по своим личным делам в Ижевск (хотя до этого Лена ни разу не слышала о существовании там Васиных родственников) где пробыл десять дней. И на седьмой день этот голос пришел. Сейчас Лена была погружена в работу, и голос этот молчал. Но сейчас он заговорил так сильно, что Елена по дороге на работу впилась взглядом в штаны стоявшего напротив нее в вагоне метро симпатичного парня, вообразив, что сейчас бросится к нему и разорвет их, пытаясь дорваться до желаемого.
Желание не отпускало ее и на следующий день, и далее - даже на работе, она оглядывала каждого молодого привлекательного посетителя, представляя себя в постели с ним и оценивая возможности парня по его манере говорить и стилю одежды. Окончилось все тем, что ее окликнул на улице некий молодой человек, назвавшийся Романом. Лена, не суетясь, дала свой номер и стала ждать. И на второй день он позвонил. А дальше было первое свидание, и подарки, и прогулка по ночной Москве; Елена сидела в ресторане, свысока оглядывая официантку, прищелкнув пальцами, она потребовала от нее более быстрой реакции. 'Что за клуша медленная! У нас бы таких быстро поперли бы! Мы - оп-оп - и уже на месте, рады только обслужить. А эта?! Недотепа!' Роман кивал и улыбался до ушей. Мысль о неестественности происходящего материализовалась из космоса и тут же лопнула. Но свидание окончилось вовсе не так бурно,
Какова же была ее радость, когда через пару дней мать и тетя уехали на выходные в Санкт-Петербург смотреть город. Толю можно было выгнать, договориться, да подкупить сигаретами, наконец. Но он сам воспринял отъезд родственниц как шанс и куда-то испарился. И она смело пригласила Романа. Все прошло как по маслу. Здесь даже нет смысла задерживаться и особо что-то описывать: вы сами знаете, как все это происходит. Интересное началось, как только Лена захлопнула за ним дверь. А именно: ею овладело такое сильное отчаяние, которого не было даже в день, когда Василий с особым усердием и даже легкой жестокостью лишил ее девственности. Если тогда она пыталась утешать себя тем, что давно ждала-мечтала, что теперь ее жизнь изменится, что все это естественно, а значит не стыдно. То сейчас она впала в недоумение: впечатления были не лучше и не хуже, они были кардинально другими. 'Я шлюха. Я потерянная шлюха. Да будь я проклята', - приговаривала она. Случайно заметив в уголке икону богоматери, она отвернулась от нее. 'Нет, я же теперь хочу.... Попробовать с третьим! Четвертым! Все это время я была предана Василию, но потому, что думала, что это всегда так, и какой смысл гнаться за тем же, нарушая порядок? Но сейчас я вижу... Нет! Проклятье. Сколько всего? Да бесконечное множество! Бесконечное множество уникальных, ни с чем не сравнимых впечатлений! Я хочу!' - уже в голос вскрикнула она последнюю фразу-порыв, после чего повалилась на кровать и залилась слезами. 'Лена-Лена-Леночка, куда же ты скатилась', - сказала она большой фотографии десятилетней себя в образе какой-то не то принцессы, не то фрейлины, висевшей на стене. 'А-а-а, да я же пропащей женщиной стану! Вот тебе и один партнер на всю жизнь! Проклятые мечты! Да познайте меня уже все вокруг!' И, прокричав про себя эту фразу, Лена удалилась в ванную комнату.
Егор сам не знал, что на него нашло, но однажды после работы он зашел в ларек и купил себе две банки пива. Ему было дико противно осознавать свое действо, но он открыл одну из них и уселся на лавочке. 'Куда катится этот мир? Дети, взрослые? Верх абсурдизма какой-то. Мы плывем в этой реальности. Нет, мы убегаем от нее в узкие переулки судьбы. Мы ищем там некий свет, хотя его там нет. Света нет нигде, мы потеряны, брошены, мы необитаемый остров, мы иллюзорны. Да, сейчас мне кажется, что это лавочка. На самом деле, лавочки нет, я лишь воображаю, что сижу на ней'. Пустая банка зазвенела и покатилась по асфальту, подгоняемая ветром. Егор вскрыл ее напарницу. С очередным глотком в голову влился и поток новых мыслей. 'Куда идти? Опять этот дом, проклятый! Живем вдвоем, и жить будем всегда. Женщины не будет у меня никогда. Я страшный, противный всем. Кому нужен был, когда я следил за собой. Брился, помнится, в институте, каждый день. Была у нас там, Алинка эта. Как дурак ведь! Верил, что с ее стороны есть интерес. А она и не думала! Друг и друг, делиться можно всем, да и друг какой! Выслушает и подскажет, подсобит! Наивненький. Нет, бабы - это создания лживые. Бабы нам не нужны, с бабами нам не по пути. Подумаешь, половая жизнь. Да я всю свою коллекцию видосов не успею пересмотреть до конца жизни! А вы мне что говорите?'
Закончилась и вторая банка, и Егор пошел домой. Заморосил дождь, капли текли по шее принципиально игнорировавшего зонты парня. Он не шел, а брел по улице, пусть даже и с осмысленной и четко осязаемой целью. У него не было какого-то определенного настроения, и не хотелось думать ни о чем. Раздевшись, первым делом он нажал кнопку на системном блоке компьютера. Прецессор загудел, загружая систему, и Егор привычным жестом приспустил штаны. Далее последовал привычный уже набор кадров, но спустя две минуты Егор вдруг резко отдернулся от экрана. 'Блин, вот что я делаю? Интересно, как я сейчас смотрюсь со стороны? Наверное, глупо, ущербно? Сколько раз я говорил себе, что сегодняшний день будет последним? Потом прекращал говорить, потому что воздержание никак не влияло на мою жизнь. Может, даже и наоборот, была обратная тенденция. Но что такое? Ведь это просто монитор. Обычный экран, состоящий из жидких кристаллов. Что в нем возбуждающего? Но ведь исчезни чудом сейчас экран и оживи картинка, усилится ли прилив? Будет ли вкуснее и жестче? Выше? Нет, все же нет, ибо основной центр возбуждения находится в мозгу, я сейчас закрою глаза и воображу, как... Да, и вот так... И так ты тоже умеешь - а, пошло? Еще как. Так к чему же экран - почему хочется перенести грезы в образ? Лень думать? Поиск наиболее простого пути? Удовольствие? Да неужели это удовольствие, если так подумать? Можно ли считать удовольствием подбор объедков с помойки? Никак нет, очевидно'. Пока он так измышлял, экран погас, и монитор уснул. Возбуждение ушло, да и желание как-то отпало. Вот это самопроизвольное исчезновение желания всегда было для Егора чем-то странным. Будучи непрерывным, отвлекающим от любого дела, не дающим сосредоточиться ни на чем, оно в один момент растворялось. Да - при достижении результата вообще все мысли, картинки становились противны и уничтожались до следующего всплеска воображения. Но с чем подобная реакция могла быть связана в таком случае Егор не знал, и эта мысль посещала его вновь и вновь. Но более всего его пугала мысль о лжи, тотальной лжи, которой пронизана его жизнь, и уничтожить эту мысль у него никак не получалось.
Ничего не предвещало беды, и Егор подумать не мог, что следующий день станет тем самым прорывом, когда желчность, закипавшая в нем, вырвется сквозь кожу на поверхность. Может быть, слишком долго он терпел эту ложь и наигранность? Может быть, сказалось, что его мать уехала на дачу и он второй день жил один, что требовало некоторых кулинарных навыков, напрягавших его. Он мог поставить кастрюлю на пятнадцать минут и уйти к компьютеру, и через полчаса вдруг вспомнить о кастрюле, которая, при его возвращении, конечно же, оказывалась пустой.
Всегда улыбчивый, вежливый, он вдруг понял окончательно, кем является на работе. Эта мысль поразила его абсолютно случайно, но поразила преглубоко. Начальник, в тот день уже пять раз просивший его о какой-либо абсолютно бессмысленной черновой работе, на шестой раз сделал это в настолько издевательском тоне, что сомнения отпали: это было намеренное унижение. Егор замолчал, собирая волю в кулак, а потом выпалил: 'Нет! Почему всегда я должен это делать? Неужели некого больше попросить? Не буду! Нет!' - 'Ты чего, спятил? Я кому сказал?' - опешил явно не ожидавший такого поворота событий начальник, но быстро скоординировался и произнес решительным тоном, чеканя по слогам: 'Не меш-ка-я!' Но Егор уже повернулся к нему спиной и уходил. 'Эй! Постой' - бешено заорал он ему вслед, но Егор лишь бросил под ноги: 'Не буду я это делать!' Начальник сплюнул и пошел по своим более важным делам, но Егор, наверное, представлял, что тот идет вслед или по крайней мере смотрит за ним. Поэтому он говорил тише и исключительно для себя, но речь его была предельно возбужденной. 'Что же он творит, гад. Подлец! Паршивец! Я до последнего пытался сохранить о нем положительное мнение. Вот же тварь. Идиотина. Да таких бы надо... Тьфу на тебя. Гаденыш!' Егор остановился, чтобы перевести дух. Дыхание действительно захватывало. Вдруг молния сквозь всю голову передернула его: 'А что ж я наделал? Ведь это ссора... с кем? Вот я глупец? Зачем так было реагировать? Как теперь быть?' Варианты расплылись перед ним, словно рассыпавшиеся бусинки. Он пытался догнать каждую из них, ухватиться за нее, как за хвост жар-птицы, но безуспешно. Каждый вариант мгновенно самовозгорался своей бессмысленностью и веял цугцвангом. Вариант, на котором Егор в итоге остановился, показался ему наиболее разумным, позволяющим закрыть конфликт, сохранив при этом лицо. Вариант заключался в банальном избегании начальника в этот день, а уж на другой рабочий день в попытке начать все с чистого листа, словно ничего и не было. И, надо сказать, Егору повезло: руководство куда-то уехало еще за два часа до окончания рабочего времени, что позволило Егору несколько расслабиться и не думать о конфликте. Конфликт никуда не девался именно потому, что это было не разовое мероприятие, а назревавший прыщ, который именно сейчас взорвался, забрызгав все кровью. Рана текла, зудела, но к концу рабочего дня свернулась темно-бордовой корочкой, которая грозила, тем не менее, оторваться в любой подходящий момент. Егор вышел с работы, и дух свободы прошел мимо него, а перед ним стояло лишь отчаяние, протягивающее вперед свои костлявые ручонки. Оно поглядело на него, а потом развернулось, и, поманив за собой, стало удаляться. Егор поспешил его догонять, но прекрасно понимал, что ему придется рано или поздно вернуться. И он будет опять подниматься по этим ступенькам, и мысль о конфликте будут долбить в голову. 'Нет, не вынесу я этого', - думал он. 'Надо заболеть, упасть посреди дороги, сломать руку, как тогда - да просто раствориться'. Он шел и шел, пока не оказался перед дверями, вывеска над которыми была коротка: 'Бар'.