Второе Пришествие
Шрифт:
Сигареты, Елена, конечно же, не выбросила, чему была потом сильно рада, когда они весьма пригодились ей спустя три дня, когда девушка окончательно прогнулась под переполняющее ее желание. 'Противно все это? К чему этот самообман? Показаться идеальной? Лучше, чем я есть? Зачем? К черту ложь! К черту эти не пойми откуда взявшиеся стереотипы и ограничения! Буду вести себя, как я хочу!'
Егор не вышел на работу и на следующий день после прогула. Хотя вернувшаяся мать и насильно гнала его, умоляла извиниться перед Петром, звонила знакомым докторам с просьбами о больничном, результат был плачевным - он пригрозил ей вновь напиться и заперся в своей комнате на ключ.
Далее идти не было смысла, и Егор это понимал. Тем не менее, нужно было каким-то образом забрать трудовую книжку и хотя бы оформить уход. 'Может, даже еще удастся оформить это все как увольнение по собственному желанию... У-у-у, паскудные мысли! Паршивые и слабовольные! Ух я идиот несчастный. Хотя, с другой стороны, почему я не готов нести ответственность за свои поступки? Все, завтра и схожу'. На следующее утро он предположил, что не так
Впрочем, прошло не так много времени, Егор несколько часов сидел перед экраном, когда вдруг странное чувство кольнуло его. Он вскочил и прошелся по комнате. 'Осознаю ли я, что это конец? Если да, то чего же я боюсь?' Но ни на один из вопросов не было даже вариантов для выбора ответа. 'Будь что будет', - решил он, хотя и так было очевидно, что будет. Егор, приложив огромное усилие воли, отбросил мысли о работе из головы. Он пытался думать о своей зависимости от просмотра и можно ли на нее каким-то образом повлиять. Идей не было. И вот ему пришла прочая и слегка нагловатая мысль: 'а что, если с сегодняшнего дня просто взять и прекратить?' И он попробовал!
Спустя три дня, которые Егор посвятил исключительно играм, раздался звонок. Он вздрогнул, еще сильнее пробрала его дрожь, когда Егор узнал, что звонят из отдела персонала. Диалог был непродолжителен: Егору сухо, не обвиняя его ни в чем, изложили уже известную ему информацию. 'Да-а-а! Ура-а-а!' - подбросил он трубку в воздух и поймал ее вновь. 'Я уволен! Свобода! Отлично! И за три дня ни одного порно- и милитариролика!' - всеми силами изображал он радость. Он бегал по квартире десять минут, забегая в разные комнаты и подпрыгивая, до тех пор пока не ударился о ручку двери. Потирая ушибленное место, Егор задумался. 'Но... Я уволен... как же теперь... Стоп! Мне ведь теперь нужно ехать туда, чтобы забрать трудовую книжку... Вот незадача! Об этом я и не подумал', - почти вслух выругался он.
'Кстати, теперь у меня есть долгожданный повод напиться. И дома не надо будет объяснять. Да и напиться можно сразу здесь, дома'. Заключив таким образом, Егор приступил к осуществлению своей мечты. Однако, как известно, путь к осуществлению мечт бывает тернист. И главной проблемой для достижения счастья в этом случае стал магазин. Он вдруг понял, что, будучи безработным, не имеет морального права покупать алкоголь и напиваться. Обычный магазин, где нужно заказывать товары у продавца, стоящего за прилавком, отпал сразу. Но и в супермаркете предъявлять паспорт, глядеть в глаза кассирше, ища внутренние оправдания - с этим Егор поступиться не мог. Заказать товары на дом - такова была следующая мысль, посетившая Егора и вообще крайне актуальная в наступивший век интернета. Однако и там необходимо было коммуницировать с доставившим ценный груз. И Егор решился на крайний шаг: домашние запасы. Надо признать, что хотя и жили они вдвоем, и Егор официально числился непьющим, запасы эти были весьма значительны. Ему удалось раскопать в общей сложности три бутылки вина, наливку и бутылку водки, предназначенную для натирки ран. Хватило его лишь на треть в литровом эквиваленте от найденных богатств. Попытавшись встать, он свалился прямо на пол, разбив стакан, которым пользовался. Закуска была так скудна, что и говорить о ней нет смысла, это были бутерброды с сыром и самой дешевой колбасой: в общем, всем, что Егор сумел обнаружить в холодильнике. 'Мама приходит с работы, мама снимает боты', говорилось в одном детском стихотворении. Но здесь матери Егора и не потребовалось их снимать, чтобы оценить масштаб бедствия. Ей резко поплохело, и она не нашла ничего лучше, как вызвать скорую помощь. Приехавшие спустя пятнадцать минут врачи забрали ее, сползшую к тому времени по стенке и мокрую от слез, а заодно и Егора, мирно посапывающего в комнате. Однако судьбы их разделились. Нервное потрясение матери оказалось очень сильным и ее оставили под наблюдением специалистов на неделю. А вот Егор уже спустя сутки протрезвел и вышел на волю. 'Что за странные мысли? Почему меня не пугает, если она умрет? А правда, если умрет, то что мне? При обмене двухкомнатной квартиры на однокомнатную - сколько я получу, на сколько мне этого хватит? Но нужно быть совестливым! Как ей там плохо, а я тут. И все равно не работаю'.
Егор плюнул на мысли, смог преодолеть себя и поехал в больницу навестить мать. Строгий врач заявил, что он опоздал на пятнадцать минут и прием навещающих окончен. Стоны Егора были проигнорированы. Он вышел на крыльцо, а там... Да, там стояла милая молодая девушка в милицейской форме. И, надо же, она пошла прочь из больницы. Егор забыл о цели своего прихода, забыл что завязал, что клялся отчаянно, что больше не посмотрит ни на одну из них, и не спеша, чуть поодаль, пошел за ней. Так он проводил ее до магазина и спрятался за выступом стены у входа. Через пятнадцать минут девушка вышла с пакетом и пошла в направлении дома и скрылась в подъезде. Егор уперся в него лбом и был готов плакать, проклиная себя. Что делать дальше? К кому идти? Кого просить о помощи? Егор сел на лавочку и тихонько заплакал, но слезы не лились. Ощущение свободы испарилось, сменившись отсутствием знания о том, что надо делать. Егор взглянул на небо. 'Какая досада, что я атеист! Так бы хоть помолиться можно было бы. Не помогло бы, но хоть было бы ощущение попытки исправиться. А себе обещай, не обещай, бессмысленно. Приду и включу опять. Что мне эти пять дней воздержания? Нет, не могу. Бессмысленная личность я'. И Егор побрел домой. Пока он брел, вспомнилось ему, что на днях до 'завязки' обнаружил он один канал, с 'милитари' контентом, и только подписался на него, но содержимое
Мысль эта неожиданно ободрила его, и он зашагал бодрее. Однако, вернувшись домой, он избегал компьютера: срываться не хотелось, пусть даже он и знал, что сорвется. Он пытался найти себе занятия, но глубоко внутри него что-то съедало, словно ломался какой-то стержень. Общий тон настроения был депрессивен, и Егор понимал, что если и не сломается сегодня, то определенно сломается завтра. 'Так зачем же ждать завтра?' - рассудил он и включил видео.
Глава XXVI. Последний день
В свой последний день в столице Ленин, которому снилось, как он проводит первомайскую демонстрацию в Европе, проснулся довольно рано, в семь часов. Самолет улетал в четыре часа дня, но до аэропорта еще надо было добраться, поэтому прогулку нужно было уместить в короткий утренний промежуток. День ожидался по весенним меркам жаркий. Солнце еще не приподнялось над верхушками деревьев, когда Владимир, потягиваясь, прохаживался по комнате. Подцепив тапочки, он направился на кухню. Та была слегка залита полосками солнечного света, падающих под большим углом. Это угол падения почему-то кольнул Ленина в сердце, и тот почувствовал апатию, которая часто случается в нашем мире, когда организм сопротивляется переменам. 'Дайте мне надежду!' - со вздохом прошептал он.
Дом и участок Ленина находились в небольшом сосновом бору, поэтому, чтобы полностью осветить их, солнце долго проискивало себе путь на вершину сквозь лапы высоченных хвойных деревьев. Когда солнце показалось полностью, не совсем греющее, но сильное, Ленин уже допил чай. Он позвонил охране и объявил о своем уходе, после чего пошел одеваться. Трудно сказать почему, но вдруг Владимиру Ильичу захотелось почувствовать себя франтом, он подобрал себе брюки и уже хотел одеть поношенный пиджачок, не то подаренный ему кем-то, не то обнаруженный им в стенном шкафу предоставленной ему госдачи, когда вспомнил о прогнозе погоды. Ехать назад в пиджаке при двадцати пяти градусах не очень хотелось, но открыв балконную дверь, Ленин имел удовольствие убедиться, что на улице крайне прохладно, поэтому пиджак надел, решив подарить его кому-то на улице на память. Водитель, прикрепленный к основателю РДСРП, уже давно скучал за рулем, возясь со своим телефоном.
Здесь стоит сделать отступление, и вспомнить, что штат был невелик: одна женщина на хозяйстве, охранник и водитель. Ленину неловко было просить телохранителей - обращаться к буржуазной власти за помощью он не хотел. Впрочем, попросить он все же решился, но не телохранителя, а садовника. Получив отказ, Ленин сам приобрел лопату и кое-какие семена и разбил несколько небольших грядок. Надежда Семеновна, та самая ответственная за хозяйство женщина, оказавшаяся по случайности тезкой супруги вождя, предложила ему несколько вариантов культур для гипотетического возделывания. Это была женщина лет шестидесяти, зарплату она получала небольшую, родители ее были идейными коммунистами, имевшими дома полное собрание сочинений Ленина, Маркса и Энгельса, поэтому она считала свою работу за высшую честь. По ее мыслям, случившееся оживление подтверждало гениальность Ильича, а следом за ним должно было произойти восстановление советской власти. Впрочем, раз в неделю ей приходилось делать отчет: какие мысли Ленин допускает наедине с самим собой, может, на что и жалуется во время обеда. Наивная женщина в эти моменты преображалась и живо начинала повторять проклятья, исходившие из ленинских уст в адрес узурпаторов, порой даже усиливая их негативную окраску. Она искренне верила, что ее услышат, что ее слова передадут и все безобразия, несомненно, вскоре прекратятся и наступит мир и благополучие. Она была типичным представителем людей без убеждений: заучивала в молодости цитаты из Маркса и Ленина, пытаясь повысится на партийной работе; потом она с глубокой радостью встретила демократические реформы, вложилась в различные акции, потеряла все свои сбережения, и, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту, начала регулярно ходить в церковь. Семейная жизнь у нее не задалась. Когда ей было тридцать лет, ее мать, которой надоело смотреть на подобное безобразие, подобрала ей в своей организации 'приличного' жениха. Надя не сопротивлялась. Жених оказался учтив и любезен, Надя, кажется, влюбилась. Но это жеманные красавицы из романов дореволюционных времен страдали от избытка чувств. Что было здесь? 'Я должна полюбить его, чтобы создать семью - основную ячейку нашего коммунистического общества'. Других понятий о любви она не имела, на первом же свидании спросила, читал ли суженный 'Капитал', и, получив утвердительный ответ, утонула. Однако Аркадий Федорович - так звали суженного - немного соврал. 'Капитал' он не осилил даже наполовину, что не помешало ему стать секретарем райкома. Спустя неделю после знакомства они расписались. Надежда собрала вещи и переехала. Прожила у Аркадия она еще меньше - три дня. Проблема оказалась в том, что этим третьим днем оказалась суббота, и именно по субботам в гости к Анатолию приходили друзья. К десяти часам вечера комната превратилась в пьяную свалку, один из приятелей начал охаживать молодую супругу. Она стерпела. Тогда подошел второй, и провел рукой по кофточке. Она отдернулась, но промолчала. Третий подполз сзади, просунул руки за спину, чтобы расстегнуть бюстгальтер. 'Толя!' - истошно завопила она. Но среди развеселенной компании трудно было разобрать, где же находится драгоценный супруг. Впрочем, комната была невелика - нога в Толиных носках высовывалась из-за стола, откуда доносился уже минут пять истошный храп. Надежда не выдержала позора и выбежала на улицу прямо в переднике и без бюстгальтера, который, будучи разорванным, впопыхах потерялся. Благо было темно и не холодно: Надю никто не увидел в непотребном виде, и она успела добежать до квартиры матери не замерзнув.