Второе Пришествие
Шрифт:
'Вам самим предложат миллион, будете в лужах из собственной мочи валяться, измажетесь в собственном дерьме, предложи вам это. Борцы за честность, тоже мне. Все, что не является нарушением закона - допустимо. Закон нельзя нарушать не потому, что это плохо, а потому, что за это можно понести наказание', - рассуждал Василий.
'Вот дураки', - смеялся он над какими-нибудь неудачливыми аферистами. Он даже осуждал их не за сам факт аферы, а за то, как глупо они могли попасться. 'Не пойман - не вор', часто приговаривал он. Спроси его, убивал бы он, если бы закон убийство не запрещал, он, впрочем, может, и задумался бы. Но потом ответил бы: 'смотря с какой целью'. Все у Василия всегда имело рациональное объяснение и раскладывалось по полочкам. Понятия чувства, трепета, благоговения он отвергал, не любил слюнтяев,
О том, что его поведение сейчас могло в чем-то задеть Лену, он даже и не думал, как вы легко догадались. Женщин он считал сопливыми существами, мямлями, основными функциями которых являются готовка и деторождение. И, конечно же, полноценная половая жизнь для своего избранника. Он считал, что ради любимого женщина должна доставлять тому удовольствие, выполняя все завуалированные сексуальные мечты.
Но будет несправедливо, если у вас сейчас сложится исключительно отрицательное мнение о Василии. У него было высшее образование, и он даже имел планы на получение второго высшего заочно. Но и без этого он успевал довольно много учиться, благо всемирная сеть предлагала на то великое множество образовательных ресурсов и программ. А главное, Василий твердо знал, какое знание для чего нужно, где может пригодиться и каким образом обращено впрок. Признаем честно: он умел откушать вкусностей с древа познания. Но любовь к учебе, к процессу обучения он считал верхом абсурда.
Глава IV. План готов
– Верх, верх абсурда!
– кипятился доктор Исаак Фогельштейн. За кругловатым столом сидели три человека: помимо уже знакомого нам Ивана Фарнберга, это были Людвиг Гольштейн и Карл Пот.
– Дорогой Исаак!
– Карл встал, чтобы подчеркнуть важность произносимой фразы.
– Вы же серьезный ученый, не побоюсь этого заявить, мирового уровня. Вы звезда! Но пока вы знамениты как теоретик. Конечно, мыши, да. Мыши у вас оживали. Но для чего, для чего, скажите мне, проводятся опыты с мышами? Конечная цель этих опытов одна - применение их во благо человечества. Так зачем ждать кого-то, кто на основе вашего прорыва, на основе вашей гениальности наживется?
Людвиг похолодел: 'Зачем он проболтался про наживу? Кто его за язык дернул? Того гляди и догадается, зачем все это! Хотя, я до сих пор и сам не пойму, как тут можно не догадаться!'
– Это все так, но учтите, с какими трудностями может быть связан этот эксперимент! Мы понятия не имеем, к чему он может привести!
– Не беспокойтесь, затраты мы берем на себя, - заметил Иван как бы невзначай.
– Мы все устроим, и во всем вас поддержим, - продолжал Карл, не обратив внимание на реплику Ивана - очевидно, он был главным в этом предприятии.
– Посудите сами: ни одна клиника не позволит проводить вам подобный эксперимент, потому что его будет необходимо согласовать с властями.
Фогельштейн задумался. По натуре он был человеком, который ни разу в своей жизни законов не нарушал, даже в бурную юность, за исключением, пожалуй, пары штрафов за превышение скорости, да и то незначительное. И сейчас он получал предложение, которое полностью соответствовало его душевным позывам, но выглядело крайне подозрительным. Когда произошла первая встреча с Фарнбергом на отдыхе, Фогельштейн не до конца поверил в серьезность диалога. Проходило время, опыты продолжались, и он немного грустил, вспоминая тот случай. 'А ведь шанс, может и есть. Пусть он один. И что дальше?' Когда Иван вновь
Переговоры завершились подписанием контрактов, которые сулили Фогельштейну неплохую прибыль в случае успешности предприятия. Иван, Людвиг и Карл, со своей стороны, обещали техническую и юридическую поддержку в случае различных заморочек. Распрощавшись, они ушли, явно довольные, а вот у Исаака словно повис на сердце тяжкий груз.
– Да, Сарочка, вот такие дела... Даже не знаю, говорить ли тебе... И если да, то о чем...
– обратился он к супруге.
Сара сверкнула глазами и сразу приступила к делу. Она встала, неспешно прошла по комнате, убедилась, что дверь за ушедшими плотно захлопнулась, и села на стул.
– Ну на что ты полез? Кто ты есть, чтобы обратить жизнь вспять? Ты кем себя мнишь, творцом? Но неужели ты, о тщеславный, не понимаешь, насколько опасное дело ты затеял? Я стояла за дверью и все слышала. Да, вначале вы больше шептались, я часть слов я упустила, но после того как ты вскричал 'Верх абсурда!', оставшаяся часть мне была прекрасно слышна, я все поняла.
– О ужас! Ты всегда отличалась наблюдательностью...
– Исаак поник, но быстро вернул себе самообладание.
– Дорогая, я занимаюсь этим не ради себя, и не ради денег, но во благо науки. Ты, ты не имеешь права мне мешать! Да и кто имеет? Государство? Но что есть государство, когда стоит вопрос... Вопрос счастья будущих поколений!
– А нацистские преступники, Менгеле и им подобные - не во благо ли науки? А лекарства нынешние - не в том числе благодаря их опытам? И как ты отворачиваешься от государства, а кому же ты собираешься помочь? Людям? Но люди, так или иначе, граждане! А медицинскую помощь получают так вообще только граждане, да и то, те, кто имеет страховку.
– Ну, дорогая, ты перебрала! Я, то есть мы, никого не насилуем, боли не причиняем. Государство помогает людям, да, путем оказания помощи. Но ты знаешь, я тебе многократно говорил, что я противник государственной медицины. Единственная медицина, которая может служить на благо пациента - платная, частная медицина, с конкуренцией, и растущим качеством услуг. Впрочем, к чему сейчас я ухожу в эту тему? Я про опыты. Мы ставим себе цели - быть может, и завышенные. Но не ты ли, не ты ли пилила меня десять лет до этого, что я смотрю низко! Что я пишу бессмысленные статьи, книги, которые никому, ни-ко-му, при нашей жизни помощи не окажут!!!
– Ох, ну ты же умнейший человек у меня, а дальше своего носа не видишь! Ну вот представь, что все получилось, и ожил бывший покойничек, а дальше что? Как он будет страдать? Чем он будет заниматься? Что мы вообще ему скажем? Скажет ли он тебе спасибо? И вообще, будет ли он человеком, если, скажем, душа у него уже отлетела, а вы его оживите, что это будет? А если он сбежит и начнет размножаться? И чужды будут ему моральные нормы, пойдет убивать всех и вся, а?
– Ты забегаешь вперед, дорогая, забегаешь. Оживление! Ты говоришь об этом так просто, словно это муравья раздавить! Да, может, первый опыт и будет неудачным, но даже из того, что ты описала - это прорыв, прорыв науки, мы узнаем, что происходит после смерти, и о том, как устроено все, да и даже про душу, наука пока молчит, что там и куда отлетает. Но пока далеко до оживления человека, очень далеко.
– Дорогой Исаак, я хочу тебе внушить, что человек - не бог и не имеет права, не имеет, вмешиваться в процесс. Ты хочешь новую жизнь? Вот тебе женщина, что и как делать с ней ты и сам прекрасно знаешь. Но не так! Не с теми, чей путь уже закончился.
– Видишь ли, Сара, пока я прихожу к выводу, что для того, чтобы восстановить ткани, нужно много материала именно этого человека, и хорошо сохранившегося.
– И вы возьмете первого попавшегося из морга. Нет, сделай что-нибудь, придумай! Ну не должно так быть! Ты понимаешь, насколько опасна эта вся игра? Я приготовила обед, пойдем. Потом договорим. Лея, ты уже покушала?
– обратилась она к дочери, вышедшей им навстречу из кухни.