Второго Рима день последний

Валтари Мика Тойми

Первому, кто взберётся на стену, султан пообещал бунчук и должность наместника в провинции. Каждому, кто отступит или сдастся, султан пообещал смерть. Передовые штурмовые отряды были окружены чаушами.

За три часа до рассвета зазвучали бубны и пищалки, поднялся страшный шум. Это передовые отряды громкими воплями распаляли себя перед атакой. Вылом, который мы защищали у ворот св. Романа был шириной свыше тысячи стоп. Первыми на приступ султан послал свои вспомогательные отряды, состоящие из пастухов и кочевников, прибывших из различных стран Азии для участия в священной войне Ислама. Они были вооружены только копьями или мечами, а для защиты имели только узкие деревянные щиты.

Едва они приблизились к стене, турецкие аркебузы открыли бешеный огонь. Туча стрел с шумом обрушилась на нас. В ту же минуту одновременно поднялись сотни штурмовых лестниц и легли на временный вал. Взывая к Аллаху, молясь и ругаясь, рыча от страха, бросились в атаку первые отряды по тысяче человек. Но их лестницы были перевёрнуты, на них брызнул греческий огонь, а скопище людей под валом было засыпано стрелами, залито кипящей смолой и расплавленным свинцом при помощи ложек с длинными рукоятками. Шум и рёв были столь оглушающими, что вскоре мы уже не слышали ничего. Турки атаковали вдоль всей материковой стены, а их пушки гремели и в порту и на море.

Некоторые из атакующих, с тяжёлыми ожогами, вопя, пытались убежать. Но чауши, занявшие позицию надо рвом, рассекали им головы саблями и хладнокровно сталкивали трупы, заполняя ими ров. Вскоре вдоль вала выросли горы трупов, достигая в некоторых местах половины его высоты.

После отрядов волонтёров султан послал христианские полки своих подневольных союзников и охочих до грабежа ренегатов, собравшихся под его знамёнами из разных стран. Теперь им пришлось сражаться за свою жизнь и многие из них смогли подняться на стену, прежде чем упали вниз на горы трупов. Жутко было слышать, как вокруг на всех языках Европы призывают Христа и Святую Деву, а не Аллаха и Пророка.

Много раз передо мной возникало искажённое страхом лицо, прежде чем исчезнуть внизу в темноте.

Немало закованных в железо генуэзцев были ранены или пали от турецких пуль, но обстрел укреплений с противоположной стороны не прекращался ни на минуту. Турки не обращали внимания на то, в кого они попадают: в своих или в нас. Раненые генуэзцы продолжали сражаться, стоя на коленях на краю вала и даже не пытались отползти в безопасное место, пока атакующие не стягивали их вниз железными крючьями.

Приблизительно в час ночи султан разрешил оставшимся в живых отступить. Потом он приказал открыть огонь из больших орудий. Огромные каменные ядра разметали наш бруствер, смели деревянные ящики и бочки с землёй в улочку между стенами. Грохот падающих брёвен заглушил всё вокруг. Пыль ещё не осела, и дым не рассеялся, как двинулись на штурм турки анатолийцы.

Это быстрые и дикие люди. С радостной улыбкой они карабкались вверх по спинам друг друга, образуя густые гроздья, чтобы достичь короны стены. Их не требовалось подгонять с помощью чаушей, ведь они – настоящие турки, которые родились с войной в крови. Анатолийцы не просили пощады, а гибли с именем Аллаха на устах. Они знали, что над ними летают десять тысяч ангелов Ислама и в минуту смерти каждый мусульманин попадает прямо в рай.

Анатолийцы наступали частыми волнами, воя и выкрикивая такие страшные оскорбления и угрозы христианам, что я не могу их передать. Но оборона всё ещё держалась. Бреши в наших рядах смыкались заново, а туда, где, казалось, железная стена начинает прогибаться, спешил Джустиниани. Он рассекал турок до пояса двуручным мечом, прибавляя отваги своим людям. Там, где на валу появлялась его фигура, наступление выдыхалось и турки поднимали лестницы в другом месте.

Когда волны наступающих анатолийцев начали откатываться от стен, на небе появились первые серые как труп, полосы рассвета. Всё моё тело было побито и болело, а руки так обессилели от усталости, что после каждого удара мне казалось, я уже не смогу поднять меч. Многие закованные в железо генуэзцы дышали с трудом, и был слышен страшный хрип у них в горле, когда они кричали: «Воды!». Как только турки стали отступать, у многих из нас пробудилась надежда, и какой-то наивный глупец даже крикнул придушенным голосом: «Виктория!».

Когда уже можно было отличить белую нитку от чёрной, и тьма рассеялась, мы увидели высокие белые войлочные шапки янычар, ровными шеренгами стоявших напротив нас по другую сторону рва. Они застыли в готовности отрядами по тысяче человек и молча ждали приказа о наступлении. Султан Мехмед сам появился перед ними с железным чеканом – знаком главнокомандующего в руке. Мы поспешно навели пушки и пищали в его сторону и дали залп, но не попали. Много янычар вокруг него пало, но шеренги продолжали стоять неподвижно и безмолвно. Янычары из задних рядов заполнили бреши, и я знал: они горды тем, что могут стоять в первой шеренге перед султаном, на месте, которое им не принадлежит ни по возрасту, ни по сроку службы. Чауши в зелёных одеждах быстро встали перед султаном, заслоняя его собственными телами.

Женщины и старики на большой стене воспользовались перерывом, чтобы спустить нам на верёвках воду, смешанную с вином в огромных вёдрах. Хотя большая стена была разбита ядрами так, что во многих местах стала не выше наружного земляного рва, взобраться на неё было не просто.

Всё что случилось потом, я описываю так, как виделось мне и, может, кто другой рассказал бы всё иначе, ведь зрение человека несовершенно. Но я стоял очень близко к Джустиниани и, мне кажется, хорошо видел, что произошло. Я услышал предупредительный крик и успел броситься на землю, когда турки дали залп из всего огнестрельного оружия. Усилившийся ветер быстро разогнал клубящиеся, чёрные как уголь тучи дыма. Когда грохот и крики стали стихать, я увидел, что Джустиниани медленно опускается и садится на землю. В его нагруднике сбоку зияла дыра величиной с кулак от свинцовой пули, которая попала в него сзади наискосок. Лицо его мгновенно стало свинцово-серым, запал угас. Он превратился в старика, хотя накануне покрасил себе усы и бороду. Он выплюнул перед собой кровавый клуб, а из-под панциря по его боку текла кровь.

– Это конец,– прохрипел он.

Стоявшие рядом с ним солдаты окружили его, чтобы на валу не сразу заметили, что он ранен. Они грозно озирались по сторонам.

– Эта пули прилетела с тыла,– крикнул кто-то из них.

Двое солдат подбежали ко мне и содрали с рук железные рукавицы, чтобы посмотреть, нет ли у меня на пальцах следов пороха. Потом они бросились к греческому технику, который стоял невдалеке и поспешно перезаряжал аркебузу, свалили его на землю, и стали таскать за бороду, пинать обутыми в железо ногами. Остальные смотрели на большую стену и грозили кулаками.

– Братья, ради Христа, не затевайте ссору,– попросил Джустиниани слабым голосом. – Не имеет значения, откуда прилетела пуля. Может, я повернулся, чтобы посмотреть на стену и пуля прилетела от турок. Мне это безразлично. Лучше позовите фельдшера.

Все в один голос стали звать фельдшера, но греки на стене отвечали, что никто не придёт, ведь двери закрыты. Конечно, отважный человек мог бы легко спуститься по верёвке, но было ясно, что ни один лекарь не захочет сделать этого даже для Джустиниани. К тому же, как раз загудели барабаны янычар, и началась их атака.