Второй фронт
Шрифт:
— Какая?
— Не попроситься ли в другую группу?
— Что, испугался?
— Нет, не испугался. Причина глубже… Не могу заниматься компиляцией. Сдирать с чужих танков какие-то детали и компоновать из них… выдавая это «творение» за новую коробку скоростей.
— А немцы, думаешь, не сдирают у нас с новых танков? Теперь война и все стремятся к тому, как сделать быстрей и лучше. Сейчас нужно думать не об оригинальности, а искать самые простые и легкие пути к решению задачи.
— Я не согласен! —
— Какое именно? Есть мысли? — слегка скривив губы, выражая этим и недоверие, и презрение к бахвальству, спросил Шахурин.
— Есть замысел, но пока еще неясный, — ответил Максим, глядя на бледные руки Шахурина.
— Можешь поделиться?
— Могу… Я считаю, что при решении каждой конструкторской задачи надо искать идею. А идея всегда должна подсказываться самой жизнью. Ее не надо выдумывать, а надо находить, отталкиваясь от житейских примеров.
— Смутно говоришь, Максим Гаврилович. В каждом замысле должна быть ясность.
— Сейчас я постараюсь прояснить свою мысль, Михаил Васильевич… По-моему, идею новой коробки надо искать не в чужих танках, а в обычной жизни, в обиходе… Я задавал себе вопрос: почему ломаются шестерни на третьей скорости?
— Ну и что же, определил? — опять усмехнулся Шахурин уголками губ.
— Потому что на них падает наиболее резкий удар в сравнении с мягким, плавным движением на первой и второй скоростях.
— Какой же вывод?
— Я пока еще ничего не предлагаю, а анализирую, обращаясь к житейскому опыту.
— Ну, ну, любопытно, — сказал Шахурин и, поставив локти на стол, оперся подбородком в открытые ладони.
— Вспомните, как штангист устанавливает рекорд, — продолжал, воодушевляясь, Максим. — Ему добавляют вес по килограмму, по пятьсот граммов.
— Да, кажется, так, — кивнул Шахурин.
— А поезд? Ведь он тоже набирает скорость медленно, плавно.
— Верно. Так что же?
— Я предлагаю ввести вместо трех передних передач семь или восемь! Тогда удар смягчится и шестерни лететь не будут.
— А время? Наш танк и так ругают за неповоротливость, — вскинул голову Шахурин. — Пока танкист наберет нужную скорость, его расстреляют в упор.
— Нет, нет! Не согласен! — крикнул Максим. — Я сам был механиком-водителем в танке. Нужна лишь сноровка — и дело пойдет.
Распахнув дверь кабинета, вошел Колбин. Шахурин и Клейменов встали.
— Сидите, товарищи, сидите, — сказал он и сам сел у стола. — Ну, что нового у вас?
— Вот товарищ Клейменов осуждает наш метод. Считает, что мы занимаемся компиляцией.
— Очевидно, он предлагает что-то другое? — спросил Колбин, посматривая на Максима.
— Да, предлагаю, товарищ главный конструктор, и прошу меня выслушать, — с горячностью сказал Максим.
— Говорите, — кивнул Колбин.
— Я хочу начать с примера. Идет вниз по лестнице грузчик, несет на спине тяжелую связку кирпичей.
— Допустим…
— Идет хорошо, плавно и вдруг видит — нет двух ступенек. Он по инерции прыгает через этот провал и ломает себе позвоночник… Вот так получается и у нас с шестеренками. Они летят от перегрузки.
— Что же вы предлагаете? — спросил Колбин.
— Я предлагаю увеличить число передач до шести-семи. Нагрузка ослабнет. Проблема будет решена.
Колбин обладал способностью улавливать даже смутные проблески свежей мысли и был внимателен к молодым.
Он одобрительно посмотрел на Клейменова и перевел взгляд на Шахурина.
— Ваше мнение, Михаил Васильевич?
— Мысль смелая, но не скажу, чтоб она была новой.. Конечно, Максим Гаврилович, как молодой конструктор и новичок в танковом деле, не мог знать об этом. А подобная попытка предпринималась. Еще в тридцатом году был создан средний гусеничный танк Т-двенадцать. Так вот у него коробка скоростей имела восемь передач.
— И каковы были результаты? — спросил Колбин.
— Во время испытаний, когда танк уже набрал скорость, раздался металлический треск, танк вздрогнул и вдруг пошел назад. Попытки остановить его или переключить скорость ни к чему не привели. Пришлось заглушить мотор.
— Да, да, я припоминаю этот случай. Но забыл, что стало с этой коробкой?
— От нее отказались из-за сложности.
— То было больше десяти лет назад, — сказал Колбин. — Сейчас и материалы другие, и техника другая! Я вас прошу подумать над предложением товарища Клейменова.
— Хорошо, Иван Аркадьевич, подумаем.
— Желаю вам успехов, товарищи! — сказал Колбин и, обнадеживающе взглянув на Клейменова, вышел.
Прокурор района настаивал, чтоб следствие по делу Никиты Орехова было завершено в спешном порядке. Начальник двенадцатого отделения милиции Лихобабов, которому не раз звонил сам председатель райисполкома Кирпичников и просил вникнуть в дело, чувствовал себя между двух огней. Ему было известно, что с областным прокурором говорил Васин.
«Да, дела… — вздыхал он, сидя у себя в кабинете. — Этому не угодишь — плохо, тому — еще хуже. И тот, и другой могут в два счета спровадить меня на фронт… Надо ехать к Кирпичникову просить, чтобы сам договаривался с прокурором…»
Он достал из шкафа меховую безрукавку, натянул поверх нее шинель и пошел в исполком.
В приемной сидело всего человек пять. Небольшой, но широкий в плечах и мордастый Лихобабов производил грозное впечатление. Ожидавшие у двери посторонились, пропустив его в кабинет.