Второй фронт
Шрифт:
Успехи русских войск под Москвой, Ленинградом, Ельцом, словно бы влили в рабочих новые силы. План декабря по сварке танковых корпусов и башен был выполнен досрочно. Первый день нового, 1942 года был объявлен днем отдыха.
После почти шестимесячного напряжения, работы на износ люди вздохнули полной грудью, ощутив безмерную радость оттого, что их нечеловеческие усилия были не напрасны — враг отброшен от стен Москвы!..
Еще за два дня до Нового года стало известно, что завод закупил все билеты на праздничный спектакль гастролирующего на Урале Малого театра.
Перед праздником всех премированных отпустили раньше. Татьяна, придя домой еще засветло, увидела во дворе Вадика, и, узнав, что он вышел недавно, разрешила ему погулять еще полчаса, и бегом побежала по лестнице.
— Танюша! Что с тобой? Ты сегодня такая сияющая! — воскликнула Полина Андреевна, открывая ей дверь.
— Ой, мамочка, у меня большая радость, меня премировали двумя билетами на спектакль Малого театра.
— Что ты, Танюша! Я уж и забыла, что существуют театры. Очень рада за тебя. Пойдешь с Егором?
— Даже не знаю, как он отнесется… Если не захочет идти — приглашу Зинаиду.
— Нет, нет, Танюша. Она очень расстроена и, наверное, сердится на тебя.
— Да за что же, мама?
— Считает, что Никита пострадал из-за тебя. Я слышала, как она говорила с Варварой Семеновной.
— Глупо так думать, В Никите есть что-то рыцарское. Он заступился бы за любую женщину.
— Возможно и так, но Зинаида обижается на тебя и, кажется, немножко ревнует… Ее приглашать не стоит. Может подумать, что ты хочешь задобрить ее…
— Хорошо. А надо ли сказать всем? Ведь это премия…
— Да, да, это радость для всей семьи. Скажи Егору и уговори его пойти. А уж он как сочтет…
— Хорошо, мамочка! Ты позови Вадика и усади его за уроки, а я пойду в парикмахерскую.
— Беги, беги! А я тем временем поглажу тебе шерстяное платье. Да надень мои серьги и кофточку. Вдруг там будет холодно. И иди в театр в валенках, а туфли в сумочку! Ведь Урал!..
Татьяна сидела в кресле парикмахера, а в ее душе звучала мажорная музыка, словно она перенеслась в далекое прошлое. Даже на вопросы старого, особенно старавшегося парикмахера, она отвечала сбивчиво, невпопад…
Доставая из сумочки платок, она выронила на колени билеты.
— Идете в театр? — вежливо спросил парикмахер.
— Да, в Малый. «Тысяча восемьсот двенадцатый», по «Войне и миру» Толстого.
— Завидую вам, мадам! Я старый театральный парикмахер. Работал в Александринском театре, но война забросила сюда… Вот извольте взглянуть! — он поднес к прическе зеркало.
— О, чудесно!
— Да, мадам! Я очень старался. Вы в театре будете самая красивая.
— Благодарю вас! Очень, очень благодарю! — Татьяна расплатилась и быстро пошла домой.
Клейменовы вернулись с завода почти все вместе. Егор, заглянув в свою комнату, поздоровался с Вадиком, сидевшим за уроками, и спросил:
— Вадик, где мама!
— Я вот! — послышался веселый, ласковый голос Татьяны, и она, пахнувшая снегом и одеколоном, раскрасневшаяся на морозе, обняла мужа. — Егор! Мы сегодня идем в театр. В Малый! Меня премировали билетами — вот они!
Егор взял билеты, посмотрел, растерянно взглянул на Татьяну.
— А в чем же я пойду? У меня же нет костюма. Из Северограда вылетел неожиданно, в чем попало.
— Какая жалость… А может?..
— Да, да, у Максима попрошу, — уловил ее мысль Егор и с билетами пошел в большую комнату.
Клейменовы к неожиданному известию отнеслись по-доброму и всей семьей стали наряжать Егора.
Когда Татьяна оделась и, припудрясь, вошла в столовую, Егор был уже готов. В темном костюме, с ярким галстуком, с отросшими, зачесанными набок густыми русыми волосами, он походил на того симпатичного, крепкого парня, каким Татьяна увидела его самый первый раз.
Сердце ее радостно дрогнуло.
— Ой, Егор, как ты хорошо выглядишь.
— Мне и нельзя выглядеть хуже других, — усмехнулся Егор, восторженно глядя на жену. — Ведь иду с тобой.
Тут все домашние взглянули на Татьяну и ахнули. Вместо простой, доброй Танюши, ходившей в старенькой кофте домашней вязки, в валенках, перед ними стояла гордая красавица в изящном длинном платье, с крупными локонами до плеч.
— Вот те на! — крякнул Гаврила Никонович. — Артистка! Настоящая артистка! Прямо хоть сейчас на сцену или в кино.
— Ой, Танюша! — вздохнула Варвара Семеновна. — Ты прямо как кукла фарфоровая. Только на комод ставить!
Татьяна миле улыбнулась и поправила галстук Егору.
Ольга прикусила губу, но ничего не сказала. Максим слегка нахмурился: «Нет, не пара она Егору. Не пара… Долго они не наживут…»
Старые часы на стене пробили семь.
— Ой, опоздаете, ребята! — спохватилась Варвара Семеновна. — Садитесь скорей за стол, хоть малость перекусите.
В театре Татьяна подошла к зеркалу. В темном длинном платье, в черных лакированных туфельках, с изящной прической, которой придавали особый блеск старинные золотые, еще бабушкины, серьги, она была хороша. Почувствовав это, как умеют чувствовать только женщины, она улыбнулась сама себе и довольная подошла к Егору, взяла у него и надела ярко-зеленую вязаную кофту, очень шедшую к темному, почти черному платью.
Егор, хотя и был одет хорошо, но в сравнении с изящной Татьяной казался мешковатым деревенским увальнем. Это сразу же отметил Федор Колесников, увидев их еще издали. Он не мог забыть Татьяну и поездку с ней в Нижний Усул. Даже тогда, в самом обыденном наряде, она покорила его. Сейчас же, увидев ее, Колесников даже растерялся. «Черт возьми! До чего же она хороша!» — воскликнул он про себя и потянул за руку жену:
— Пойдем, Мэри! Познакомлю тебя с нашим старшим инженером.
Расфранченная, сильно напудренная и накрашенная, уже не первой свежести дама подошла вместе с высоким, элегантным Колесниковым к Клейменовым.