Второй медовый месяц
Шрифт:
Роза заметила Ласло раньше, чем он высмотрел ее. Он был во всем черном, со свободно обернутым вокруг шеи ярчайшим бирюзово-синим шарфом, и на миг Роза подумала — с возмущением, словно он не имел на это никакого права, — что он, пожалуй, почти красавец. Она помахала ему рукой, он увидел это не сразу, а когда все-таки разглядел, то удостоил почти незаметной улыбки.
— Я надеялся, что ты меня не дождешься.
Она указала на свой стакан:
—
Он бросил черный холщовый рюкзак под стол.
— Принести тебе еще?
— Да, спасибо, — согласилась Роза. — Водку с тоником.
Он кивнул и направился к барной стойке. Роза задумалась, хватит ли ему денег, чтобы расплатиться, а затем помрачнела, сообразив, что и у нее столько не наберется. С другой стороны, Ласло наверняка получает минимальное пособие актерского профсоюза, а поскольку до достижения двадцати пяти лет он имеет право лишь на молодежное пособие, то денег у него скорее всего в обрез.
Когда он вернулся с ее водкой и бутылкой пива, она коротко бросила:
— Извини, мне следовало заплатить самой.
— Ничего подобного.
— Это же я пригласила тебя выпить.
Он пожал плечами.
Она добавила:
— Теперь ты окончательно убедился, насколько я избалована.
Ласло взгромоздился на табурет напротив нее и тихо возразил:
— Это здесь ни при чем. Напрасно я вообще это сказал.
— Почему напрасно, если это правда?
Он придвинул к себе бутылку.
— Такое обычно не говорят людям в первые же двадцать минут знакомства.
— Угу. — Роза подняла стакан. — Ну, будем.
Он ответным жестом поднес к ее стакану бутылку.
— И все-таки, что ты имел в виду? — спросила она.
— Послушай, давай просто забудем…
— Я думала промолчать, но раз уж не смогла, хочу услышать ответ. Что ты имел в виду?
Он ссутулился над столом. Выглядел он прямо-таки гламурно — должно быть, из-за экзотического шарфа — из шелка-сырца, привезенного откуда-то с Дальнего Востока.
— Лучше бы нам…
— Ласло, пожалуйста, — прервала Роза.
Он метнул в нее быстрый взгляд.
— Ну хорошо, мне просто показалось… по твоему виду я решил, что ты принимаешь все как должное.
— Что именно?
Он пожат плечами:
— Свою мать. Родителей. То, что у тебя есть дом, есть куда прийти.
Роза сложила руки на коленях и уставилась на него в упор:
— А тебе некуда?
— Вообще-то да. По крайней мере у меня нет такого дома, как у тебя.
— И родителей тоже?
— Мой отец живет в Аризоне. Мать вышла за русского, и они живут в Париже вместе со своими двумя детьми. Моя сестра учится на врача, уже почти доучилась, и живет в общежитии при больнице.
— А ты?
Ласло застеснялся.
— Ну вот, получается душещипательная история в духе Диккенса…
— Где ты живешь? — не отставала Роза.
— Снимаю комнату…
— Где?
— На Мейда-Вейле.
— Это, если не ошибаюсь…
— Почти Килбурн, — подсказал Ласло. — А комната — в доме бабушки бывшего парня моей сестры.
Роза подалась вперед:
— А почему там?
— Потому что я живу там почти даром — хозяйке нравится, что в доме есть мужчина. Она помешана на безопасности.
— Ужасно, да?
Ласло молчал.
— Угнетает? — подсказала Роза.
— Знаешь, — вздохнул он, — обычно старики меня не раздражают, но это уж слишком. Она даже окон никогда не открывает.
Роза глотнула из своего стакана.
— Вонища небось?
Ласло кивнул.
— Значит, когда начнутся спектакли, тебе придется таскаться из Килбурна в Ислингтон?
— Как многим, — пожал плечами Ласло. — Мы, актерская братия, вечно живем где придется.
— «Актерская братия», — передразнила Роза.
Он вспыхнул.
— Да, я из таких, — заявил он. — Из актеров. И твоя мать тоже. С чего тебе вздумалось глумиться, не понимаю.
— Я не глумилась…
— Верится с трудом.
— Извини.
— Ладно.
— Мне очень жаль, — сказала Роза, — честно.
Ласло не отвечал.
— Извини меня, — попросила она, — ну пожалуйста.
Он медленно поднял голову.
— Это мой символ веры, — признался он.
— Театр?
— Актерская игра, — без тени усмешки объяснил Ласло. — Я верю в энергию, которую она излучает. В одержимость и страстность и в умение оставаться самим собой. Мне нравится эта сосредоточенность, нравится, что я сделал такой трудный выбор и теперь могу показать, на что я способен.
— А я ни о чем таком никогда не думала, — призналась Роза.
— Потому что не слушала свою мать.
— Мама никогда в жизни ничего подобного не говорила.
— Ей это ни к чему, — с горячностью заверил Ласло, — ей не нужны слова. Если бы ты принимала ее игру всерьез, ты поняла бы все без слов.
Роза промолчала, вертя в руках стакан. В ней нарастало неловкое желание, отмахиваться от которого не хотелось, — желание вновь хоть как-нибудь извиниться, предстать в лучшем свете.