Второй шанс — 2
Шрифт:
Подремать не получилось, мой покой нарушила молоденькая казашка.
— Мальчик, а, мальчик!
— Чего тебе, девочка? — не очень любезно ответил я.
— А ты откуда?
— Ну из Пензы, и что?
— А где этот город находится?
— 600 километров от Москвы на юго-восток.
— А мы с бабушкой приехали из Алма-Аты, а по-нашему звучит как Алматы.
— Обязательно когда-нибудь побываю в Алма-Ате, — едва сдерживая зевоту, сказал я.
— Считается, что название Алматы происходит от тюркского алма — «яблоко» и ата — «отец», и что в буквальном переводе означает
— «Медео» я в курсе.
— А мы в Москву на два дня приезжали. Бабушкин муж — мой дедушка, Омарбек Джумалиев — защищал столицу в Великую Отечественную, погиб в конце 41-го под Можайском. А сейчас бабушку приглашали на вручение ордена. Дедушка совершил подвиг — со связкой гранат бросился под немецкий танк и подбил его, вот ему посмертно и присвоили награду. Ничего, что тридцать с лишним лет прошло, главное, что Родина помнит своих героев, — с ноткой пафоса выдала она.
— Героический дед, я бы так, наверное, не смог, с гранатой под танк, — сказал я вполне серьёзно.
— А вот его портрет.
Она покосилась на смотревшую в окно и будто бы погружённую в свои мысли бабушку, вытащила из сумки кошелёк, а уже из него маленькую, пожелтевшую от времени фотокарточку. На ней был изображён казах неопределённого возраста (все азиаты до определённого момента почему-то выглядит как дети, с налитыми щёчками, подпирающими узкие глазки, и без единой морщинки), в форме рядового бойца РККА, в пилотке со звёздочкой. Мелькнула мысль про «Бессмертный полк», где потомки ветеранов Великой Отечественной в одном строю несут их портреты. Тут же хмыкнул про себя, чуть ли не все попаданцы в СССР — да и один из моих героев тоже — рвутся в начальствующие кабинеты с идеей «Бессмертного полка». Нет, мысль сама по себе неплохая, но заезженная донельзя. Может быть, как-нибудь, между делом и предложу её тому же Шульгину.
— Красивый был у меня дедушка, жаль, я его не застала, — вздохнула девушка. — Кстати, меня Айгуль зовут. По-казахски «ай» значит луна, а «гуль» по-таджикски — цветок. Всё вместе — лунный цветок.
— А я Максим. В переводе с латыни — величайший.
— Тоже красивое имя… А ты если в Алма-Ате будешь, приходи в гости, мы на Ботаническом бульваре живём, дом 17, квартира 18. Легко запомнить — 17 и 18, — улыбнулась она, демонстрируя жемчужные зубки.
Хм, если её приодеть, чуть накрасить, причёску нормальную вместо этих косичек — так вполне ничего девчушка получится. Блин, опять я за старое…
— Ну и ты, будешь в Пензе. заходи на улицу Карла Маркса… Нет, уже другой адрес, мы скоро переезжаем. Московская-86, квартира 31, — говорю я, уверенный, что ни я к ним, ни она к нам никогда не приедем.
После этого Айгуль наконец-то оставляет меня в покое, переключившись на свою бабушку. Я дремлю под монотонный бубнёж экскурсовода, просыпаясь, только когда автобус останавливается на Воробьёвых горах и нам предлагают полюбоваться видом на стадион имени Ленина, известный просто как «Лужники».
Через два с половиной года на нём состоится церемония открытия XXII Летней Олимпиады.
Пока все любовались видами «Лужников», я любовался фотосессией, главной героиней которой была не кто иная, как Алла Пугачёва. Действо происходило метрах в семидесяти от нашей группы, певица была одета в шубку выше колен и сапоги на относительно высоком, но устойчивом каблуке, скорее демисезонные, чем зимние. Фотосъёмкой занимался невысокий тип в пальто, там же рядом топтался ещё один мужик, лет около сорока на вид, в короткой дублёнке и норковой шапке. Редкие прохожие оборачивались, кто-то узнавал будущую Примадонну, задерживался, но мужик в дублёнке тут же с грозным видом начинал размахивать руками, наверное, требуя от посторонних не мешать съёмкам.
Я всё же не выдержал, незаметно отделился от нашей группы и приблизился к месту фотосессии, остановившись метрах в двадцати. Ещё не такая располневшая, к которой все привыкли впоследствии, Алла Борисовна раз за разом меняла позы, позируя фотографу, живчиком крутившегося вокруг неё.
Я подошёл ещё поближе, непроизвольно напевая под нос «Миллион алых роз». Тут и «норковая шапка» обратил на меня внимание:
— Эй, парень, нечего тут тереться, давай проходи!
Тут меня что-то и торкнуло. Проблема с моим языком, который зачастую опережал мыслительный процесс, дала в очередной раз о себе знать.
— А может, у меня для Аллы Борисовны песня есть, шлягер, с которым она будет блистать на следующей «Песне года»?
— Что? Шлягер?! — хохотнул мужик. — Тебе сколько лет-то, композитор?
— Причём здесь возраст? Моцарт, например, в пять лет уже сочинял пьесы.
— Ну ты и сравнил… Вася Пупкин из Урюпинска и Моцарт!
— Ну, во-первых, не Вася Пупкин, а Максим Варченко, а во-вторых, не из Урюпинска, а из Пензы. Хотя для вас, наверное, особой разницы нет.
— Ладно, парень, не обижайся, — примирительно сказал мужик, сообразив, видимо, что немного перегнул палку. — Может, ты и правда самородок? Что там у тебя, ноты с собой?
— Нот нет, — вздохнул я, — кто же знал, что вот так, случайно, встречу саму Аллу Пугачёву.
— Ну и о чём тогда говорить? Иди, парень, не мешай людям работать.
Тут мне стало по-настоящему обидно, и я, вместо того, чтобы купировать ситуацию и молча отвалить, выдал:
— Вообще-то я мог бы ноты с текстом и почтой прислать. Или от вас убудет?
— Ну ты и настырный…
Он смерил меня взглядом, потом полез во внутренний карман дублёнки, достал оттуда блокнот с карандашом, нацарапал что-то на листочке, вырвал его и протянул мне.