Второй вариант
Шрифт:
Савин понимал, что теперешняя его работа — это лишь прикидка на глазок, лишь слабое приближение к обоснованию нового участка. Все сейчас, казалось ему, зависит от Давлетова. Но он почему-то был уверен, что Давлетов скажет «да» и вышлет на трассу комплексную группу, а уж потом появится настоящее обоснование.
Савин и обед столовский пропустил. Не то чтобы позабыл про него, увлекшись, но сознательно не захотел отрываться от стола. Последнюю точку поставил уже под вечер. Взялся напоследок за титульный лист, чтобы вписать авторов предложения. И вдруг замер, пораженный несуразной на
Нет, не все. Этого мало для анкеты. А для души у Савина есть другое. Есть узкая ладошка: «пей, бойе!» Есть долгая и вместе с тем короткая ночь на Эльге, в которой жизнь измерялась по-другому. В этом другом измерении знание о человеке шло изнутри. Только двоим оно доступно. Постороннему же все кажется до предела упрощенным, почти примитивным, потому что, кроме двоих, никто не видел гордой сохатиной головы, ни для кого не играл серебряный колокольчик и не косил лиловым глазом глухарь Кешка. И Иван Сверяба — тоже посторонний. Не понял бы, сказал бы: «И фамилию не спрашивает». А фамилия — это чистый лист бумаги с загадочными знаками на ней. Поди разберись, что они означают, какую тайну скрывают...
Между тем вертолета все не было.
Савин вышел на улицу. Было безветренно и морозно. Дымы из труб устремлялись вверх густыми широкими столбами. Савин прислушивался, не гудит ли вертолет. В какой-то миг ему показалось, что в небе застрекотало. Но нет, гуд шел от клубного движка. Видно, киномеханик Зайцев проверял перед сеансом аварийное освещение.
Савин представил, как в задней комнате клуба, которую громко именовали оркестровой, прапорщик Григорий Волк, тот самый, что спрашивал Савина в день приезда, не играет ли он на гитаре, властно и непререкаемо руководит участниками ансамбля «Магистраль». Шла подготовка к новогоднему концерту, а заодно и к общетрассовому смотру патриотической песни, приуроченному к Дню Советской Армии и Военно-Морского Флота.
Савин повернул к клубу.
Увидев его, Волк взмахнул рукой, и ансамбль грянул: «Веселей, ребята, выпало нам...» И Савин тут же вспомнил вчерашний разговор со Сверябой, когда тот рычал в сторону транзистора:
— Ну почему «... а короче — БАМ»?
Конечно, песня эта создает настроение бодрости, под нее даже прыгают на танцплощадках. Но очень уж далека она от реальности, от вечной мерзлоты, ломающей технику, от обмороженных рук, от накомарников.
— А «Километры» вы знаете? — спросил Савин.
Музыканты смешались, нестройно оборвали мелодию. А Волк тут же вывел гитарным перебором: «...наша юность и седины», И все постепенно подхватили и мелодию, и слова, да еще трехголосием, вживаясь в смысл и видя себя самих.
Так вот оно, то самое, что надо представить на смотр! Свои собственные песни. А их не одна и не две — десятки!
Дослушав, Савин сказал:
— А что, если мы всю программу сделаем из своих песен? С рассказом, кому они посвящаются? У капитана Сверябы есть, например, песня про речку Туюн...
— Знаем.
— А ведущий расскажет, как прокладывали зимник по льду Туюна. Как рядовой Насибуллин нырял в промоину, чтобы зацепить тросом КрАЗ...
— А что, — сказал Волк, — это идея. — И тут же, восприняв идею как руководство к действию, скомандовал: — Хлопцы, «Бурею»!
...Серый дождь не стихает Третий день напролет, Третьи сутки над нами Не кружит вертолет. В прошлогоднюю зиму Почта ходит моя. Принеси от любимой Мне привет, Бурея...Трассу вдоль Бурей отсыпали, когда Савина еще не было на БАМе. Сверяба рассказывал, что это было самое трудное: если бы не успели с дорогой, оказались бы отрезанными от Большой земли.
— Чья песня? — спросил Савин.
— Опять же вашего соседа, — ответил Волк.
Савин не слышал ее ни разу и опять подумал, что много чего он про Сверябу не знает. И вообще, все привыкли судить друг о друге по внешним проявлениям. А что у человека внутри? Что под скорлупой?.. Ведь самое чистое и доброе спрятано от чужого глаза.
Слово «вертолет» из песни вернуло его к главной заботе. Может, вертолет уже сел и Давлетов разыскивает его?
Наспех попрощавшись, выбежал в сумерки. Перевалил через Соболиную сопку, заскочил в штаб и узнал у дежурного, что вертолет с Эльги будет только завтра утром.
Опять плохо спалось. А под утро сон навалился, как булыжник. Потому и проспал вертолетный стрекот. В штабе появился, когда Давлетов был уже в кабинете.
Савин молча положил перед ним бумаги, присел на краешек стула, всем своим видом выражая вопрос и нетерпение. Тот не стал читать, отодвинул в сторону. Немигающе и долго разглядывал Савина, и ему почудилась в желтоватых глазах Давлетова заплутавшаяся в непроницаемости тоска.
— Плохо, Халиул Давлетович? — не выдержал он.
— Почему — плохо?
Молчание не было ни тяжелым, ни гнетущим, но все же рождало беспокойство. Савину хотелось оглянуться назад, словно там сидел кто-то третий, и от этого третьего что-то зависело, если только не все. Он не мог понять молчания Давлетова.
— Ваша прямая действительно существует, товарищ Савин, — сказал наконец Давлетов. — Геодезисты вышли на съемку. Майор Ароян выехал в геологоуправление. Решение приму по его возвращении.
— Значит, я прав? — радостно спросил Савин.
— Правы, — глухо ответил начальник.
Глава IV. НАЧАЛЬНИКИ И ПОДЧИНЕННЫЕ
1
Иногда Давлетову казалось, что таким же молодым, как Савин, он был так давно, что, может быть, этого даже и не было. Белой метелицей прошелестели годы, запорошили тропинки, загладили овраги, по которым он когда-то пытался карабкаться. Да и пытался ли?