Второй вариант
Шрифт:
Вечность поглощала часы и минуты, приближая рассвет и первый шаг в завтрашний день. В половине третьего все пришло в движение. Вполголоса отдавались команды, вполголоса звучали доклады. Наконец взревели двигатели, и форсирование реки началось.
Они уходили в рассвет с верой в свое солдатское дело. С неразлучным своим пулеметом шагал рядовой Андрей Аксютин. Улыбаясь, оглянулся в последний раз на место ночлега не ведающий своей завтрашней судьбы сержант Александр Попов. Нес в вещмешке тетрадку с так и не увидевшими свет стихами стройный, как лозинка, рядовой
Никто из них не знал, что в это самое время спускается по тропам одна из душманских банд, которую ведет Пегобородый, чтобы напасть на мирный кишлак в час утреннего намаза. Об этом нападении сообщит им встретившийся на пути оборванный афганский мальчик. Застынет в дверях крайнего дома капитан Гасанов, увидев обезображенный труп женщины. Наткнется у дымящейся мечети на истекающего кровью крестьянина Хайдарчик...
Но все это случится позже, когда взойдет солнце. И вообще много чего еще произойдет в ближайшее время.
До встречи с афганским мальчиком оставалось два с половиной часа. И три часа — до той минуты, когда Хайдаров, увидевший у мечети окровавленного дехканина, скажет Сорокопуду:
— Смотрите, товарищ прапорщик, тут еще один и как будто еще живой...
Это будут его последние слова...
Вот и все. Одна-единственная ночь, соединявшая людей перед боем. И Новиков подумал, что в жизни все скручено и все относительно, что время, как вода в реке, бежит всегда в одну сторону.
— Погиб Хайдарчик? — спросил Новиков.
— Погиб, — ответил Гасанов.
— А тот дехканин?
— Отправили на вертолете в медицинский батальон.
— Выжил?
— Не знаю...
Они сидели за ужином в маленькой комнате сборно-щитового общежития. Ели кашу с тушенкой и пили квас под названием «Кишмиш». С особым любопытством Новиков приглядывался к начальнику штаба полка — майору Георгию Крамаренко. Он уже был наслышан о Жоре, как его звали за глаза в полку и офицеры, и солдаты. Наслышан о том, что в атаку Жора ходил начищенный и наглаженный, автомат — в одной руке, сигарета — в другой, заговоренный от пули-дуры, ни разу ей не поклонившийся.
Новиков ждал от него какого-нибудь захватывающего рассказа о боевых делах, но разговор крутился, как это бывает в мужской компании, вокруг женщин. И Новикову на миг показалось, что все мирно на этой земле, нет ни раненых, ни убитых. И, словно в ответ на эту мысль, где-то рядом глухо ухнул взрыв. Новиков тревожно обвел всех глазами. Подполковник Комаров попросил Гасанова:
— Узнай, не зацепило ли кого.
А Жора Крамаренко, налив в стакан кишмишевого квасу, потянулся за гитарой и сказал:
— Душманы мину пальнули, — и стал тихонечко подстраивать гитару. Без перебора, одними лишь ударами по струнам, взял несколько аккордов и запел:
Гранатовый цвет, Гранатовый цвет, Гранатовый цвет На дороге...Новиков давно хотел спросить, не слышали ли они такую песню. Но она объявилась вдруг сама, и жданно, и нежданно для Новикова. И была к месту за этим столом и звучала проникновенно, несмотря на Жорин скрипучий голос.
— Чья песня? — спросил Новиков, когда тот допел.
— Народная.
— В каком полку она родилась, не знаете?
— Не в нашем. Ее ребята привезли вроде бы из Кундуза...
И Новиков подумал, что жизнь сама подсказывает ему ближайший маршрут. Кундуз — название провинции, лежащей за перевалом Саланг, дважды прозвучало за вечер. Значит, надо выбираться завтра туда, с любой оказией...
Оказия подвернулась у десантников.
ЭТОТ СЛАДКИЙ И ГОРЬКИЙ РИС
Итак, оказия. Специфика ее состояла в том, что сорок «Уралов» были загружены рисом, предназначавшимся для жителей кишлаков. Сорок «Уралов» стояли перед шлагбаумом в ожидании, когда по дороге пройдут саперы и дадут свое «добро». И, ожидая этой минуты, Новиков решил обязательно побывать у саперов, которые, как он знал, ошибаются лишь однажды.
Он устроился в командно-штабной машине, рассчитывая быть в курсе всей обстановки, потому что рядом был радист, к которому стекалась вся информация. Начальник автоколонны гвардии подполковник Светов, находившийся в головной машине, предложил Новикову другое место. Тот непонимающе отказался, и тогда Светов вручил ему бронежилет: надевай, и только! И объяснил:
— Душманы тоже соображают. Бьют в первую очередь по рации, чтобы нарушить управление.
Сердечко у Новикова екнуло, но виду не подал, забрался через люк на свое место, позади гвардии капитана Масленникова. Тот командовал разведротой, прикрывающей колонну.
— Гвоздь! Связь проверьте! — приказал Масленников.
Сначала Новиков решил, что «Гвоздь» — позывной. Но это оказалась фамилия радиста, крепенького, скуластого и неразговорчивого паренька.
— Есть связь, — доложил радист. — Саперы не выпускают.
Они не выпускали и через полчаса, и через час. Видно, на дороге обнаружились «сюрпризы», и Новиков утвердился в намерении увидеть саперов в работе.
Наконец «добро» было получено, и Масленников тут же сообщил по рации:
— «Шхуна»! Я — «Путник». Начинаю движение...
В прорезь оконца Новикову был виден унылый пейзаж, однообразно рыжий, без кустика и деревца. Впереди, загруженный но самые борта, полз «Урал». В середине кузова было сделано нечто вроде окопа среди мешков, в котором разместились с автоматами гвардии ефрейторы Сергей Курочкин и Александр Борозанов.
— Ноль четвертый приказал ускорить движение, — доложил радист гвардии сержант Виктор Гвоздь, и эта команда тотчас же ушла в колонну.
Асфальтированное, с глубокими вмятинами и выбоинами шоссе бежит то в гору, то вниз, петляет по склонам. Справа и слева от дороги попадаются глиняные дувалы заброшенных кишлаков. Поди угадай, за каким из них притаились душманы.