Вторжение в рай
Шрифт:
Толпы людей на улицах были настроены хоть и настороженно, но не враждебно.
Въезжая на огромную площадь Регистан, где под зеленым шелковым навесом стоял мраморный помост, Бабур кожей чувствовал любопытство новых подданных. У подножия помоста нового владыку покорно дожидались бывшие сановники его дяди и знатнейшие вельможи Самарканда.
Он спешился, взошел на помост и направился к его центру, где высился золоченый трон с ножками в виде тигриных лап и, подавляя вдруг нахлынувшее смущение, подобрал просторные шелковые одежды и, постаравшись придать себе как можно более достойный вид, воссел на престол. Он все еще был очень юн: как люди воспримут то, что на трон владык уселся мальчишка? Но, тут же сказал
Неподвижно восседая на великолепном троне, Бабур принимал клятвы верности от своих новых подданных и со своей стороны жаловал должности и щедрые дары, благо конфискованной у визиря казны на это хватало. Однако в то время как новые и новые люди выступали вперед, чтобы пасть перед ним ниц, юноша прекрасно понимал, что мало кто из них заслуживает доверия. Эта мысль не давала ему покоя, как и звучавшие в ушах слова ныне покойного визиря о том, что Самарканда ему не удержать.
Он должен доказать людям, что достоин власти. Разве он уже не выказал щедрость и милосердие? Он помиловал всех, кто признал его главенство. Женщины из гарема великого визиря не претерпели насилия в момент победы, а со временем, как и подобает, займут места в гаремах вождей и знати. Что до дочери визиря, то он уже отправил ее в Кундуз, к своему родичу Махмуду. Особого недовольства девица не выказывала, да и с чего бы? Тут радоваться надо: ей предстояло стать женой потомка Тимура, причем того самого человека, который два года назад спас ее от поругания шайкой разбойников. И при этом был так пленен ее красотой, что явился за ней под стены Самарканда с войском.
Да, рассудил Бабур, пока все делается правильно. Бояться его у людей нет никаких причин, а вот чтобы уважать, основания имеются. Но при всем этом злокозненному визирю удалось-таки напоследок посадить в его сознании язвочку сомнения.
Юноша так задумался, что возглас Вазир-хана: «Да здравствует Бабур, повелитель Самарканда!» — прозвучал для него неожиданно. Этот возглас, подхваченный тысячами заполнивших площадь людей, окончательно оторвал его от размышлений. Да и глупо это — вновь и вновь мучиться из-за фразы, сказанной тем, чей труп гниет в клетке над воротами. Как было условлено у них с Вазир-ханом, когда они оговаривали ход церемонии, этот клич должен был послужить сигналом к его тронной речи.
Бабур встал, медленно повернулся, обращая свой лик к каждой из четырех сторон переполненной народом площади, и возгласил:
— Мое правление принесет всем жителям Самарканда мир и процветание. И для начала я на месяц отменяю все сборы с торговли на городских рынках.
Толпа откликнулась одобрительным ревом, и, хотя лицо юного владыки осталось бесстрастным, внутренне он преисполнился ликования. Тимур овладел Самаркандом в возрасти тридцати одного года, то есть будучи более чем вдвое старше него. И это лишь первое завоевание, первый шаг к созданию великой державы. Его державы, державы Бабура.
Вечером натерпевшимся во время осады горожанам будут раздавать снедь, и пусть они еще раз порадуются щедрости нового владыки. Ну а его самого и его сподвижников ожидает пир, и уж тут он, по крайней мере, может затмить Тимура, отличавшегося строгостью и умеренностью. Любимыми блюдами великого завоевателя были жареная конина, вареная баранина и рис. Они будут лакомиться мясом овец, пригнанных в изголодавшийся город с окрестных лугов. Сочившиеся бараньи туши уже вращались на вертелах над огнем, куропатки и фазаны вымачивались в соусах, сдобренных гранатами и тамариндами. Спелые, сладкие, как мед, арбузы и пурпурные гроздья винограда раскладывались по усыпанным самоцветами серебряным блюдам. При мысли обо всем этом великолепии у Бабура потекли слюнки.
Церемония подходила к концу, но до
У высоких, сводчатых ворот обнесенного стенами комплекса Бабур прыгнул с седла. По причинам, которые трудно было бы объяснить, ему хотелось побыть одному, и он, попросив Вазир-хана со стражей подождать, проследовал внутрь. Пройдя двором, где на ветках тутовых деревьев чирикали воробьи, он, как того требовал обычай, снял у порога расшитые сапоги и вошел в усыпальницу.
После яркого солнечного света ему не сразу удалось приспособиться к сумраку, царившему в восьмиугольном помещении, куда лучи проникали лишь сквозь маленькие, прорезанные на большой высоте арочные окошки, но, разглядев окружающее великолепие, Бабур ахнул. Он поглаживал пальцами мраморные стены со вставками из зеленого алебастра, перехваченные на уровне человеческого роста ободом из золотистой плитки. Выше этой линии стены были изукрашены панелями с изысканной каллиграфической вязью, содержащими изречения из Корана. Вытянув шею, юноша присмотрелся к сводчатому потолку, расписанному звездами, осыпавшими его, словно собственный небосвод.
Прямо под этим звездным куполом на простой мраморной платформе стоял саркофаг около четырех локтей длиной, под крышкой из темно-зеленого жадеита, столь темного, что при этом освещении он казался почти черным. Это сооружение могло показаться подобающим для упокоения Тимура, но Бабур знал, где на самом деле лежит его великий предок. В стене помещения был проделан сводчатый проход, что вел в нижнюю крипту, и юноша, чуть помедлив, направился туда. По этому наклонному коридору, такому узкому, что плечи терлись о стены, переступая босыми ногами по холодному камню, он спустился в гораздо меньшее по размеру и более скромное по отделке помещение. Слабый свет, проникавший через прорезной мраморный ставень единственного окошка, падал прямо на резной гроб из белого мрамора, в котором и пребывало тело Тимура.
Когда Тимур скончался в походе, имевшем целью завоевание Китая, придворные забальзамировали тело, поместили для сохранности в смесь розовой воды с мускусом, с великим почтением препроводили в Самарканд и поместили в эту усыпальницу. Невзирая на пышную погребальную церемонию, в народе говорили, что великий завоеватель поначалу никак не мог обрести покой. Ночь за ночью из его гробницы доносились жуткие завывания, пугавшие жителей Самарканда. Походило на то, что мертвому властелину никак не удается обрести вечный покой. Этот вой слышался целый год, после чего горожане, отчаявшись, направились к сыну Тимура, пали перед ним на колени и принялись умолять его освободить пленников, особенно ремесленников, захваченных Тимуром в его походах и привезенных в Самарканд для украшения столицы. Когда эти люди смогут воротиться в свои земные дома, тогда и Тимур наконец обретет пристанище на небесах. Сын Тимура выслушал своих натерпевшихся, измученных подданных, внял их мольбе, и чужеземные ремесленники смогли отправиться по домам. После этого наступила тишина.
Эту историю Бабур относил к бабушкиным сказкам, а вот в то, что на гробе Тимура красуется резная надпись: «Когда я восстану из могилы, мир содрогнется», верил.
Он почтительно приблизился к гробу и, чуть ли не со страхом протянув руку, коснулся крышки, где был выгравирован подробный перечень предков Тимура.
«Мои предки, — подумал юноша. — Моя кровь».
Склонив голову, он коснулся губами холодного камня и прошептал:
— Я буду достоин тебя.
Он дал это обещание великому Тимуру и своему отцу. Но прежде всего самому себе.