Вторжение в рай
Шрифт:
— А из Ферганы?
Мысленно Бабур проклинал злую судьбу, вмешавшуюся в его планы. Если бы он не провалялся эти дни в беспамятстве, они бы уже видели перед собой горы Ферганы.
Вазир-хан покачал головой.
— Я о новостях не думал, даже не рассылал разведчиков. Моей задачей было спрятать тебя, чтобы ты мог прийти в себя. Тут везде полно всяческих лазутчиков, и если бы Ферганы достигла весть о том, что ты болен — или умер…
Конец фразы повис в воздухе, но Бабур все понял. Узнай предатели, действовавшие от имени своего марионеточного эмира, что он мертв, его родные не дожили бы до рассвета.
—
Слова Вазир-хана вновь напомнили ему о всем ужасе сложившегося положения, и он обессиленно откинулся на свою подстилку. Больше всего он хотел бы поскорее продолжить путь, но, увы, с горечью сознавал, что для этого еще слишком слаб.
— Сегодня я буду отдыхать, а завтра мы двинемся дальше.
— Конечно, повелитель, если ты сможешь.
— Я смогу.
Бабур снова закрыл глаза, молясь о том, чтобы это оказалось правдой.
Он проспал оставшуюся часть дня и всю ночь, но проснулся, едва слабый свет разгорающейся зари пробрался в пещеру. Осторожно перейдя в сидячее положение, Бабур обнаружил, что голова у него прояснилась и он, хоть пока и не совсем уверенно, способен стоять без посторонней помощи. Придерживаясь рукой за покрытую лишайником стену пещеры, он добрался до выхода. Вазир-хан и несколько его воинов сидели на корточках возле небольшого, но яркого костра, в котором горел овечий кизяк. Над костром, на самодельной раме висел медный котелок.
Вазир-хан вручил ему чашу с пахнущей дымом горячей водой и кусок сухого хлеба, в который он тут же вгрызся. Бабур приметил, что привязанные возле кустов утесника лошади уже оседланы и навьючены: его советник, как всегда, обо всем позаботился. Всего через полчаса они забросали землей кострище, наполнили водой из источника свои кожаные фляги и взобрались в седла.
Бабур, чувствуя на себе взгляды не только Вазир-хана, но и всего отряда, хоть и не выказывая обычной ловкости, залез на коня. На миг его повело, но, качнувшись, он выровнялся, ударил каблуками в конские бока и направил скакуна навстречу восходу, в сторону Ферганы.
Сердце его забилось быстрее, когда впереди стал виден Яксарт, а следом и его родной дом. Небольшая, наполовину вырубленная из прибрежного утеса, непритязательная с виду крепость Акши являлась тем местом, с которым были связаны самые ранние, лучшие воспоминания Бабура. В этот миг он позабыл обо всем великолепии Самарканда, и к его глазам подступили слезы.
— Повелитель, дальше сегодня ехать опасно, — указал Вазир-хан, глаза которого, судя по блеску, тоже увлажнились. — Они нас заметят. Надо найти укрытие, остановиться, и я вышлю разведчиков.
Больше всего Бабуру хотелось галопом мчаться к воротам и потребовать, чтобы его впустили, но правота Вазир-хана не вызывала сомнений.
Он слез с коня, чувствуя, что руки и ноги его еще дрожат, в то время как Вазир-хан приказал двоим лучшим своим наездникам скакать вперед и постараться выведать как можно больше.
До крепости оставалось не меньше часа езды, а с учетом сгущавшейся тьмы и того, что разведчикам следовало таиться, пожалуй, и больше: до их возвращения должно было пройти некоторое время. При этом Бабуру очень не хотелось отступать за холм, с вершины которого он видел родную крепость, хотя
Разведчики вернулись за два часа до рассвета и, как Бабур и ожидал, новостями не порадовали. Ворота крепости были закрыты, на стенах несли стражу многочисленные воины. По словам пастуха, которого разведчики застали на берегу реки у костра вместе с двумя его сыновьями и напугали так, что эти люди были просто неспособны сказать что-либо, кроме правды, выходило, что многие вожди кочевников присягнули единокровному брату Бабура. Юношу ничуть не удивило, что среди них оказался и тот вождь, которому он приказал казнить двоих бойцов за грабеж и насилие над женой крестьянина. И уж само собой, дед Джехангира. Бабур вспомнил старика с хитрой физиономией, доставившего Роксану и ее отпрыска в крепость. Лучше бы ему и близко их к ней не подпускать, но что тут было поделать? Кровь есть кровь.
Не удивило его и то, что отцовский казначей Юсуф вместе с дворцовым управителем Баба-Квашой и тощим, суетливым астрологом Баки-беком тоже переметнулись к Джехангиру: хоть Бабур и оставил их в живых, но при нем они лишились своих весьма прибыльных должностей.
Его мысли вновь обратились к бабушке, матери и сестре.
Разумеется, об их судьбе разведчики ничего прознать не могли, и ему оставалось лишь проклинать свое бессилие. А что еще мог он поделать, имея под рукой всего две дюжины всадников? Приходилось ждать подхода войск.
Когда над горой Бештау взошло солнце, высветив ее покрытую никогда не сходящей снежной шапкой вершину, Бабур завернулся в плащ и знаком дал понять, что хочет побыть один, по скользкой от утренней росы, изумрудно-зеленой, пахучей траве двинулся к вершине холма, на склоне которого они расположились. Довольно скоро повеют холодные ветра, и эти склоны заметет снегом — сейчас его это очень тревожило. Как ему вести военные действия зимой?
С востока налетел порыв пронизывающего ветра. Укрывшись за скальным выступом, юноша принялся обозревать окрестности, знакомые ему настолько, что он воспринимал их как часть самого себя — зеленые луга, долину с серыми пятнами щебенки, зазубренные горные пики и изгибы Яксарта. Он повесил голову, ощущая горечь утраты.
Солнце уже вовсю сияло на чистом, безоблачном небе, когда с запада донесся отдаленный топот копыт. Подскочив, он обернулся, и да, действительно увидел на дальнем расстоянии пересекавшую долину длинную колонну всадников. Прищурившись, Бабур попытался подсчитать их численность, — сотни две, может, и больше, — и тут солнце высветило ярко-зеленый стяг. Должно быть, то был передовой отряд воинства Байсангара.
Окрыленный этим прогнавшим прочь отчаяние зрелищем, он помчался вниз в лагерь, в спешке скользя, падая, но не замедляя бега.