Вторжение
Шрифт:
То, что браслеты отчего — то меняют цвет, мы заметили уже на следующий день после «случки»… но думали, что это, наверное, штрафные баллы за плохое поведение…или что-то вроде того.
Однако «начальник лагеря», каждый раз подходя к девушке, чей браслет светился красным, так отрыто радовался, что становилось понятно — красный цвет означает что угодно, но никак не штрафы.
Тем, у кого браслеты поменяли цвет, пришельцы тут же принесли несколько новых комплектов одежды уже не зелёного, а бежевого цвета. Было так же объявлено. что эти девушки остаются в нашем бараке только до
Что это означает? — набравшись смелости, спросила одна из девушек — из тех, чей браслет светился теперь красным.
— Вы вынашиваете детеныша, — спокойно ответил «начальник лагеря». — Вам положено более удобное местопребывание, и менее активная работа. Не волнуйтесь, — тут пришелец по акульи кровожадно улыбнулся. — Мы позаботимся о вас.
Многие из девушек, которым ранее посчастливилось избежать случки, теперь чуть ли не завистливо смотрели на обладательниц красных браслетов. Ещё бы! Лучшее жилье, больше еды и меньше работы — что может быть прекраснее!
Я сжала зубы, чувствуя себя необыкновенно гадко от того, как мало надо человеку. чтобы скатиться до уровня животных… Или они этого от нас и добиваются?
Когда, спустя несколько часов, Анжела вернулась в барак, на ней не было живого места
— Пришельцы, оказывается, любят садо-мазо, — усмехнулась она, повернувшись ко мне обнажённой спиной, на которой не было живого места. — И их возбуждает запах крови.
Подскочив с кровати, я попыталась поддержать девушку.
— Не надо, — она отшатнулась, не желая ко мне прикасаться, — я грязная, Лина… очень грязная.
На темной коже были хорошо заметны не только кровавые подтёки, но и остатки спермы, стекающей по ногам девушки.
И, тем не менее, не смотря на всё сопротивление Анжелы, я сводила подружку в душ и сама помыла её — здесь, в этом ужасном бараке мы за несколько дней уже стали сёстрами, которым нечего стесняться друг друга.
Она мыла меня, когда мне отбил ребра этот жесткий урод, теперь я мыла её, возвращая долг.
Наши глаза были полны слёз, а мысли — безнадёжностью будущего.
Утром браслет у Анжелы покраснел, а я… я нашла радикальный способ как отвадить от себя захватчиков.
Скажу сразу, мне нелегко далось то, что я в конце — концов сделала — просто, вспоминая израненную Анжелу, я понимала, что выбора особенно нет: либо ходить измазанной собственными фекалиями, либо чужой спермой.
И я, признаюсь, выбрала первый путь.
Многие в бараке думали, что у меня просто поехала крыша: никто в здравом уме подобного не сделает…А я, оставшись одна (Анжелу переселили в особый барак для беременных), тряслась в ожидании новой «случки».
Это случилось уже через день: все так же вошёл «начальник лагеря». всё так же по рядам стали прогуливаться его подопечные. Поравнявшись с моей кроватью, захватчик повёл носом и, сморщившись. тут же отошёл в сторону — избавив меня от ужасной участи.
Так прошло что-то около недели. К концу второй недели наш барак покинуло уже человек семь — все беременные уходили жить в отдельный барак. Как потом удалось выяснить нашим девчонкам, для беременных захватчики не скупились: их барак
А с нас тем временем норму никто не снимал — и если раньше, к примеру, на поле работало семьдесят человек из нашего барака, то теперь было только шестьдесят три… Отнимите от этого числа тех девушек, которые предпочитали «обслуживать» пришельцев за кратковременный отдых в работе. Теперь мы начинали раньше, заканчивали позже — и выматывались так, что никто уже своего имени не помнил…
Я не помню, когда я решила, что опасность миновала. Когда девчонки сами стали проситься на «спаривание», выскакивая перед надзирателями? Когда чуть ли не каждая в бараке мечтала скорее забеременеть, чтобы перейти в те, лучшие помещения? Или когда на меня совсем перестали обращать внимания, все: и девчонки, и захватчики, и надзиратели, оценивающие девушек перед случкой? За две недели они уже морщились от одного моего вида — и даже не останавливались возле моей кровати…
Когда я там подумала, что в лагере уже настолько безопасно, что можно спокойно сходить в душ и помыться, постирав при этом одежду?
Дура была: решила, ничего не случится, да и случка уже началась — по крайней мере пару дней смогу походить чистая, но…
Стоило мне только выключить воду, как чьи — то цепкие сильные руки схватили меня за волосы.
— Поймали, сучку, — прохрипел один из надзирателей, сверкая белыми глазами. — Как сладко будет тебя поиметь всем составом…
Я смотрела в серебряные глаза захватчика — и не находила там ничего похожего на Кейна: лишь похоть и наслаждение своей властью.
Я была готова к тому, что он изнасилует меня прямо в душевой — до того сильно у него топорщились брюки. Но захватчик поступил по- иному: Засмеявшись, мужчина вытащил меня из душа и потащил такой, какой я была: голой и мокрой через барак и коридоры в сторону белого зала…
Нам попадались редкие прохожие — захватчики, спешащие по своим делам — каждый из них замирал, сверкая светлыми глазами- и их взгляды, прожигали мне кожу насквозь.
Когда мы ворвались в белый зал, мужчины уже развлекались вовсю с несколькими девушками — особенно сильно не повезло молоденькой блондинке, чья спина уже на поминала кровавое месиво…
— Подарок, — закричал мучитель, зашвыривая меня в центр зала. И захватчики, оторвавшись от измученной девушки, стали медленно надвигаться на меня.
Я замерла, чувствуя себя зверем, попавшим в смертельную западню — замерла, внушая себе, что— бы сейчас ни произошло, главное — выжить. Выжить любой ценой…
— Мамочка, — прошептала я, закрывая глаза от всего ужаса, что был передо мной. — Мамочка! Я не этого хотела! Как же долгие вечера в обнимку с любимым человеком? Как же неторопливые ласки, которые с каждым днём становятся всё откровенней и откровенней? Как же мой первый раз, который (да, я мечтала об этом!) должен был быть с любимым и единственным?