Вторжение

Лошкарёва Виктория Витальевна

Помню, как я сидела на наваленных на земле ветках, жалась к вкусно пахнущему стволу ели и плакала…

Плакала о себе, непутевой; о своих родителях, о своей любви и том, что всё пошло не так… А ещё мне было очень страшно умирать.

Утром я вновь вышла на опушку леса, пытаясь составить хоть какой — то план.

Солнце встаёт на Востоке или Западе? Допустим, на Востоке. И что мне это даёт?

Полный ноль.

Природа вокруг была настолько дикой, что я даже не могла понять, на каком континенте я нахожусь. Понятно, что ели, березы и дубы не растут в Африке, да

и холод, прибиравший меня через тонкое платье, вряд ли бы мог быть африканским.

Значит, либо Евразия: Россия, Беларусь или Казахстан…или всё же Северная Америка? Горы в отдалении меня очень смущали. Что это: Урал или какие — то хребты в Штатах? Я косилась на лес и пыталась представить, похоже ли это на тайгу или нет?

Голод и — несмотря на промозглую погоду — жажда давали о себе знать. Я шла в одна в одном направлении, надеясь, что оно мне куда — нибудь приведет и, молясь про себя, чтобы это направление оказалось правильным.

Много позже, когда мы с Шоном как — то раз открыли карту, чтобы проследить мой маршрут, Шон покачав головой, кратко заметил, что выбери я любое другое направление, от меня бы и следов не осталось… в огромном. тридцати тысячи километровом «природном заповеднике». Ну, это они, американцы, любой дикий лес называют <<заповедником>>….

Морской пехотинец, слушая мои рассказы о том, как я брела по лесу, поминутно закатывал глаза и каждый раз интересовался, почему меня не съели дикие звери или почему я не отравилась ядовитыми грибами.

В ответ я лишь пожимала плечами, говоря, что новичкам везёт.

Об этом было очень легко рассуждать потом, когда всё уже осталось в прошлом.

Но тогда…

Тогда, во время своего перехода, я пусть и не сразу, но всё же вспомнила почти все молитвы, которым меня в детстве учила бабушка. Много раз, глядя на утреннюю или вечернюю зарю, просила Боженьку меня пожалеть и вывести к людям…

Я обещала быть впредь очень хорошей и никогда никого не судить огульно…

Выслушать Кейна… и тут же: бороться против него и его захватчиков до последней капли крови.

Я плакала, умывалась ледяной водой из бурного ручья и брела дальше… надеясь на чудо.

Оставшись наедине с самой собой, я миллион раз прокручивала в голове разные события своей жизни: те, которые произошли со мной совсем недавно (и касались Кейна), и те, которым уже было много лет.

Я винила себя за то, что была плохой дочерью. Плохой сестрой. Плохой внучкой.

Я думала о том, что в угоду своему эгоизму, я забыла обо всём и обо всех…

Заботясь только о собственных чувствах и собственном счастье.

Я думала об Анжеле, Илье и их ещё неродившимся ребенке — это жгло меня сильнее всего.

Я чувствовала себя так, словно я заслужила всё то, что со мной произошло. В то же время, очищаясь свежим воздухом, голодом и… слезами, я всё больше хотела жить.

Жить и бороться!

Каким — то странным образом я умудрилась сплести себе из хвои что-то типа пледа или пончо… в любом случае, это помогло мне спастись от холода, хотя и весило моё изделие довольно прилично.

Выйдя к реке, я теперь придерживалась направления её течения:

в то же время подходить близко к воде, если не хотела пить, я не решалась, памятуя о том, что дикие животные тоже любят пить воду.

За время моих скитаний по бескрайним безлюдным просторам, я много раз встречала самых разных животных: от безобидных белочек до медведей и волков.

Увидев однажды на другом берегу волчью стаю, я так быстро забралась на ближайшее дерево, что вполне возможно поставила новый мировой рекорд.

Но, если хищники были моим постоянным источником страха: я ни минуту не переставала бояться, опасаясь нападения с любой из сторон, то неожиданная встреча с маленьким бело — черным пушистым зверьком на исходе пятого дня привела меня в состояние полной апатии.

Скунсы, насколько я знала, не водились ни в тайге, ни в северных лесах России. А значит, я брела где — то по Северной Америке.

Судя по погоде, недалеко от Аляски.

Как я тогда выжила — не знаю… Может, судьба была выжить; может, молитвы помогли. Да только когда я уже потеряла всякую надежду выйти к людям, что- то всё — равно не давало мне в конец отчаяться и толкало вперёд. От голода и постоянного недосыпания мысли мои смешались: то я бредила, будто иду по Аляске, а за мной, где — то за деревьями, тащится полудохлый волк (книжек надо меньше читать), то мне чудился мамин голос: «Алёнка, сколько можно, брысь домой. Для кого картошку жарила?», то Кейн что-то громко кричал на своём языке и не мог до меня докричаться.

Повинуясь его голосу, я несколько раз открепляла от своей спины пакет с крошками камня — но потом, вспоминая, какую судьбу он мне уготовил, прикрепляла назад, не желая становиться инкубатором для чужого существа…

Удивительно, но в тот момент я уже абсолютно перестала бояться других пришельцев — я боялась только его: только Кейна и того, что он со мной можёт сделать. Знала, что его, в отличие от других захватчиков, ничто (даже…говно) не остановит… Да я вряд ли смогу ему долго сопротивляться.

Впрочем… Если Агата не сорвала, то она сделает всё, чтобы сбить Кейна с моего следа.

Самое главное — не снимать с себя крошку. Повертев пластик, который после пятого или шестого раза не желал прикрепляться назад, я, немного подумав, сунула его в лифчик — там и не потеряется, и к телу близко будет.

Река между тем становилась всё шире и всё больше, а погода всё холоднее и морознее… я не знала, сколько уже прошло дней; я не знала, идёт ли за мной полудохлый волк или это всего лишь страхи, смешанные с книжной историей, однако…

… когда, на закате одного из дней я увидела плывущую по реке индейскую пирогу, я тут же выскочила из своего «хвойного костюма» и бросилась в сторону леса, подальше от реки — с чего — то решив, что индейцы обязательно захотят снять скальп с белого человека.

На моё счастье, люди, находящиеся в лодке, заметили движение… полудохлую девицу, потерявшую больше пятнадцати килограмм на самой жесткой диете поймать было несложно.

Бородатые суровые мужчины, осматривая меня. не понимали. почему я отбиваюсь… почему кусаюсь и стараюсь вырваться.