Вторжение
Шрифт:
Самое удивительное, что подобное разделение больше никого не коробило и оскорбляло: мужчинам легче вынести на своём хребте раненого, они более холоднокровны и менее эмоциональны, чем женщины; наконец, они не зависят от месячных циклов… В то время как женщины более терпеливы и внимательны к раненым, более заботливы и выносливы, если это касается ежедневной рутины и распугивания призраков в искалеченной войной психике детей.
Человечество, вынужденное выстраивать новое общество взамен разрушенного старого, уже не могло себе позволить многие вещи из прошлого:
Может быть, именно осознание последнего заставило меня пересмотреть взгляды на свою собственную жизнь. Что я из себя представляю? Куда я иду? В чем моя цель?
Ночами, оставаясь наедине со своими страхами, своей совестью и тоской, я признавалась себе в том. о чем старалась не думать за дневными заботами: о будущем, которое мне было уже неинтересно.
Так получилось…
Я, конечно, скучала по родителям. По Юльке с её семьей. По Коленьке. По бабушке… скучала так, как обычно скучают дети в летнем лагере. С мыслью о том, что мы всё — равно одна большая дружная семья, как бы далеко не находились друг от друга.
И только чувства к Кейну выворачивали мою душу наизнанку… я любила и ненавидела его одновременно. Злилась, мечтая пристрелить при встрече — и точно знала, что не позволю никому другому целовать меня так, как целовал Кейн.
Что это было: наведенные пришельцем эмоции, девичья глупость или настоящие, искренние эмоции?
Каждую ночь я обещала себе подумать об этом когда-нибудь позднее (завтра, разумеется) и, укрывшись с макушкой одеялом, пыталась уснуть по звук капающей со сталактитов воды.
День следовал за днём, неделя за неделей. Вот уже прошёл и День Благодарения {мы с детьми наделали кучу бумажных индеек, обведя наши ладошки и вырезав их из разноцветной бумаги), и незаметно приближалось Рождество и Новый год.
С приходом зимы ситуация в регионе резко изменилась: теперь ни один рейд не обходился без случаев, чтобы кто-то из команды морпехов не возвращался раненым… или не возвращался вообще.
Я не верила — не хотела верить, что всё это происходит из — за меня, пока однажды Шон, привёзший нам продукты в Убежище, не позвал меня поговорить наружу.
На улице уже темнело; декабрьский ветер, позёмкой играл с хлопьями снега, валившего сверху.
— Алена, — прикурив сигарету, Шон внимательно посмотрел на меня. — Ты моя крестница, девочка, поэтому я не буду ходить вокруг и около. Тебя ищут.
— Кто? — вскинув голову, быстро спросила я. Шон усмехнулся.
— Это ты мне скажи.
Но…
— Одну молодую русскую девицу ищут все: захватчики, бандиты, и даже руководители Сопротивления.
Он пристально посмотрел мне в лицо.
— Понимаешь?
— Почему ты думаешь, что речь идёт обо мне?
Шон фыркнул.
— Потому что пока ты не появилась в Сиэтле, там было более чем тихо — этот город мало интересовал пришельцев. Однако спустя несколько недель там уже был ад… который закончился вскоре после того, как я перевёз тебя в Виржинию. Теперь то же самое повторяется здесь.
— Совпадение? — предположила я. На что морпех покачал головой: мол, нет, не совпадение.
— Конечно, странно, что у них нет твоих недавних фоток, — вздохнув, заметил Шон. — На том снимке, что ходит по рукам, ты выглядишь иначе — намного моложе и наивнее. Может, для тех, кто тебя не знает, это и будет проблемой. Но на том снимке точно ты, девочка.
Врать и отнекиваться было бесполезно.
— Я должен знать, — добавил Шон.
Должен, мысленно согласилась я с морпехом: конечно же должен. Только зачем?
Чем Шон сможет мне помочь? Да и сможет ли….
Я снова почувствовала себя бесконечно одинокой. Как тогда — когда брепа по диким лесным тропам в поисках человеческого жилья… Сейчас люди были совсем рядом
— вот, до одного из них даже рукой можно дотронуться… И всё же я снова была одна.
— Лина, — позвал меня «крёстный».
Я покачала головой.
— Нет.
Что значит «нет»? — не понял Шон.
Я — горько усмехнувшись — задрала голову, чтобы посмотреть в глаза человеку, который однажды меня спас.
— Тебе не надо этого знать.
— Почему?
Я пожала плечами.
— Во-первых, я совсем не уверена в том, что сама знаю правду.
— А во-вторых?
— А во-вторых, если это и правда, то с ней точно долго не живут.
— Лина, — вздохнул Шон. — Ты должна понимать, что в случае, если твоя предполагаемая правда может чем-то помочь человечеству одолеть захватчиков…
Я покачала головой, не давая Шону закончить. Поможет ли людям то, что я знаю о пришельцах? Или нет? А если да — то как? Что если Агата намеренно упустила в своём рассказе важное звено, которое мне ещё не известно, и которое может сыграть важную роль в будущем… Что, если узнав «а», Сопротивление узнает и «б» — узнает уже без меня, и решит разыграть мою карту… Если Шон прав — и Кейн до сих пор не оставил меня в покое, если это он продолжает меня искать — и искать с одной целью, то…
Я отвела взгляд, полный тоски, в сторону признавая, что в этом случае Кейн охотится за мной не просто так — не от большой любви, а по каким — то своим, не понятным причинам. Что, если им для размножения подходят не каждое тело? Что если должна быть какая — то совместимость, вроде резуса — фактора у людей…
Ведь не даром Кейн попробовал моей крови и уже после этого принялся «ухаживать». Закрыв глаза, я на минуту себе представила, что может случиться, если боссы Сопротивления узнают об этом…
В лучшем случае, меня запрут на всю жизнь в лаборатории, в худшем… об этом даже страшно было думать. И всё же, я не могла об этом не думать, прекрасно понимая, что не хочу этого — не хочу жертвовать своей жизнью во благо человечества. Малодушие? Пожалуй… Слабохарактерность — согласна…
Но, в конце — концов, я не была ни Суперменом, ни Бетменом — я была обычной двадцатилетней девчонкой, которой просто хотелось жить.