Вторжение
Шрифт:
Он пренебрег единственно верной возможностью, о которой безальтернативно говорил, видимо, прозревший к концу жизни, Ленин. Сталин отбросил метод балансировки оптимума и минимума, отказался от истинной, не на словах, смычки рабочих и крестьян. А коль так, то у Сталина оставался один путь — вернуть русского мужика, а с ним и всех остальных крестьян страны, в состояние жесткого прикрепления к земле, восстановить в деревне государственно-феодальные отношения. Затем перенести эту модель на город, а в конечном итоге — на все государство и, разумеется, на остальной мир.
Трагизм ситуации состоял в том, что большинство коммунистов безоговорочно приняло эту
Объединяясь в блоки то с одной группировкой, то с другой, маневрируя между ветеранами партии, а порой и сталкивая их лбами, бывший тифлисский семинарист чудовищным образом раскроил правду на «истину для народа» и «истину для партийного руководства».
На теории двух истин пышным цветом расцвели и двойная, а порой и тройная мораль, нравственность для трибуны и нравственность для функционерской обиходности.
Культивировалась легенда о «хорошем и добром вожде», «отце народов», который не ведает, что творят его ретивые исполнители, которые время от времени, по принципу «мавр сделал свое дело», объявлялись врагами народа. Эта идея обманутого вредными помощниками вовсе невинного товарища Сталина намного пережила самого ее автора, хотя ежели по справедливости, то вождь, разумеется, не мог знать всего, что творилось за его спиной.
Тем не менее, Сталин не укреплял, а планомерно разрушал смычку города и деревни, резонно полагая, что тоталитарному обществу смычка не нужна, ведь она объединяет народ и может привести к восстанию против диктатуры высших функционеров.
И вовсе не случайно Максим Горький в письме к Ромену Роллану от 25 января 1922 года настоятельно подчеркнул:
«Необходимость этики в борьбе я пропагандировал с первых дней революции в России. Мне говорили, что это наивно, несущественно, даже — вредно. Иногда это говорили люди, которым иезуитизм органически противен, но они все-таки сознательно приняли его, приняли, насилуя себя. Это — фанатики. Честные люди, они грешили ради спасения других. Я не видел, чтобы это кого-либо или что-либо спасало… А фанатики уже погибли, обессилев сами болью возмущенной совести, страданиями нравственного раздвоения…
…Нет, еретики не бесполезны, они всегда являлись борцами против тиранов ортодоксии, и только поэтому — еретики. Да здравствуют они во веки веков!
…Обманутый народ — легенда, полезная только для тех, кто хочет обмануть его. Я не верю, что в XX веке существует «обманутый народ», я думаю, что его нет уже и в Африке, стране черных. Существует только народ неорганизованный и потому — бессильный пока…»
— Вот-вот! — воскликнул товарищ Сталин, читая статью. — Алексей Максимович — умный человек… И тут пролетарский писатель совершенно прав. Сила народа — в его организованности и в политической, понимаешь, культуре.
«Я заключаю, — продолжал Горький. — Истинных социалистов нет и не может быть до той поры, пока не врастет в сознание этика, сильная, как религия на заре возникновения. Эти мысли возникли у меня не сегодня. Они дорого стоят мне. Они обязывают меня к той резкости, с которой я их выражаю».
Увы, этика, о которой говорилось выше, не отличает ныне и новоявленных социалистов-демократов, радикалов и либералов.
Не стоит удивляться тому, что раскол рабочего класса с крестьянством не привел к гибели Советское государство. Ведь к середине 30-х годов такового государства уже не существовало. Контрреволюционный переворот, осуществленный Сталиным и его сообщниками, закончившийся почти поголовным физическим уничтожением членов Центрального комитета, избранного на XVII съезде партии, двух третей делегатов съезда, привел к тому, что на шестой части света образовалось вовсе другое государство, которое только по названию продолжало оставаться советским и социалистическим…»
«Подход автора не есть строго научный. Социализм — это главенство общего над честным, верховенство коллективного над индивидуальным. Только при таком подходе можно утверждать, что социалистическим был и Советский Союз в тридцатые годы, и Третий рейх Адольфа Гитлера в тот же период. Формы правления при социализме могут быть и тоталитарными. Суть вопроса в примате общего над частным. Советую автору перечитать историю Спартанского государства. Социализма там было хоть отбавляй».
Далее в статье написано: «…Возродив методы «военного коммунизма», товарищ Сталин превратил первое в мире государство рабочих и крестьян в гигантский полигон для собственных социальных экспериментов весьма сомнительного свойства, создавая антиутопию, до которой не додумались мрачные прогнозисты прошлого.
Вместе с тем, большинство коммунистов, включая и ближайших соратников Сталина, не испытывали в этих условиях духовного дискомфорта. Сложившиеся стереотипы существования, как это не парадоксально на современный взгляд, рассматривались как норма. «Сознательные исторические деятели» воспринимали собственную несвободу как естественное состояние.
Здесь надо говорить об особых способах преодоления страха физической смерти, о том смысле жизни, который был главным ориентиром для этих людей. Проще простого было бы отнести их к заурядным преступникам и вывести однозначный приговор. Ведь по-своему они были даже честны, ибо отрицали примат житейского над политическим, а последнее казалось им истинно возвышенным, истинно революционным.
До собственного перерождения, а оно при осуществлении принципов сталинизма непременно должно было рано или поздно наступить, этим людям было свойственно отношение к социализму, за который они дрались на фронтах гражданской войны, а затем строили его, поелику разумению своему, как к «общему памятнику». Ради этого будущего вмуровывания в памятник, они готовы были принести и личную жертву, отдать молодцам Лаврентия Павловича собственных жен, осудить на смерть невиновных товарищей, а затем и самим перед последним выстрелом в застенке Бутырской тюрьмы выкрикнуть: «Да здравствует товарищ Сталин!»
Именно Сталин был их персонифицированным памятником. Они и служили ему, живому, за право значиться на нем, как значились на урнах с прахом у Кремлевской стены имена их более удачливых, сумевших умереть своей, белой смертью товарищей.
Каждый из них инстинктивно выстраивал психологический барьер для себя и отгораживался им от реальной действительности, изобретал нравственные лазейки индивидуального пользования.
Пойти на сговор против тирана? Нет, на это их не хватало… И даже не только потому, что страх перед вождем, слившийся с искренним его обожествлением, парализовал их волю. Выступить против Сталина означало подняться против Идеи, служение которой они считали делом всей жизни.