Вторжение
Шрифт:
— Степан! Степан! Лови веревку… Цепляйся за нее! — кричал сам не свой от радости и беспокойства Алексей Костров.
Но Бусыгин веревки не поймал, его отнесло в сторону, закружило в водовороте. Лейтенант пытался назад тянуть канат, но он за что–то зацепился.
В это время Бусыгина покидали последние силы. Видно, пока сращивал новый кабель с зарядом, закоченел на обжигающем морозе и теперь чувствовал, как руки, пристывавшие к железным скобам, изодрал до крови.
Костров увидел, как товарищ, сделав рывок, выныривал, глотал воздух и опять погружался. Не помня себя, Алексей скинул сапоги и бросился в воду. Ледяная стужа сковала его, как обручами. Зная, что в этих случаях человек
На льду, в полынье начали рваться мины. Немцы, видно, почуяли что–то неладное и решили перебить всех очутившихся посреди водохранилища людей. Теперь огонь сосредоточивался против двух плывущих. Там и тут взрывами поднимало белые столбы воды.
— Нажмем, Степа… Еще немного, — отфыркиваясь, еле выговаривал Костров.
Неожиданно — со всей остротой Костров и бессознательно слабо Бусыгин — ощутили, будто сотни дюжих рук выхватили их из воды, приподняли и понесли неведомо куда. Костров еще пытался оттолкнуться в воде, но ударился о что–то твердое и увидел, что уже на берегу и товарищи подхватили его. Бусыгина несли на руках. Он был без памяти, только мускулы рук слегка вздрагивали.
* * *
Были взорваны последние перемычки водоспусков.
В те минуты, когда Шмелев повернул ключ подрывной машинки, чтобы поднять на воздух каменные клади водохранилища, ни он, ни его товарищи еще не представляли всего значения своего ратного подвига. Это стало видно позже.
Из широкой горловины хлынул могучий поток высотой в два с половиной метра, и вода, ревя и сметая все на своем пути, разлилась на протяжении 50 километров к югу от водохранилища.
Немцы, не ожидая грозящей беды, вначале пытались перейти через узкое, скованное льдом русло Истры. В низинах, среди ольховых и ракитовых кустов, они накапливали силы для нового рывка, стянули орудия, минометы, конные упряжки; солдаты вышли на лед и топтались, тщетно пытаясь согреться. Но вот, услыхав приближающийся шум, они замерли на месте, и, когда валом накатилась вода, страшное смятение охватило их. Они побросали имущество и оружие, кинулись бежать, но неумолимо грозная стихия настигла их, держала будто в ледяных путах…
Проезжая восточным берегом реки, полковник Шмелев, дивясь, как далеко пошла вода, увидел немцев. Он присмотрелся к одному солдату, повязанному женским платком. Был он рослый и плечистый, как и Бусыгин. Но что это с ним? Вода подступила. Немец начал топтаться на месте, потом побежал, запутался в прибрежных корягах и упал, растянувшись под откосом некрутого берега. Вода захлестнула и, схваченная лютым морозом, не отпускала, держала будто в ледяных ручищах.
— Так вам и надо, пришлые твари! — злорадно усмехнулся Шмелев.
Ломаные берега Истры затопило, вода разлилась на много верст окрест попробуй–ка преодолеть!
Отчаявшись, немцы пытались с ходу переправиться через водохранилище. Благо, толщина льда выдерживала не только солдат, но и громадную тяжесть гаубиц и танков. Они завели моторы и, не раздумывая, пустили танки по льду. И опять произошло что–то роковое, будто не только стреляющие русские пушки, по и сама природа восстала Против немецких пришельцев. Схлынувшая вода образовала подо
Пять дней — с 21 по 25 ноября — стойко держалась наша оборона на истринском водном рубеже…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В последних числах ноября на север от Москвы — в районе Дмитрова, Яхромы — и северо–западное, еще ближе к столице, в направлениях на Красную Поляну и Крюково положение наших войск с каждым часом ухудшалось. Немцы глубоко продвинулись здесь и разобщили главные силы 30–й и 16–й армий; борьба шла уже на ближних подступах к столице. Правое крыло Западного фронта надломилось, и достаточно, казалось, еще одного удара — оно отпадет.
Фашисты напрягали все усилия для этого последнего удара, считая, что окончательная победа уже близка. На 2 декабря в Берлине было приказано оставить пустые моста в газетах для экстренного сообщения о взятии советской столицы.
Неимоверная тяжесть последнего удара ложилась на плечи 16–й армии. Танки, бронетранспортеры, орудия, автомашины и обозы с минометами, конные и пешие солдаты — все, что могло двигаться и идти, германское командование бросало в бой. Низко проносились над мостами сражения вражеские самолеты. Дрожала расколотая взрывами округа; часто на одно и то же место падали снаряды, мины, бомбы, выворачивая глыбы мерзлой земли. Темным опаленным дымом и пороховой гарью застилалось солнце, косо проходило оно краем неба и сваливалось за горизонт.
Короткого зимнего дня не хватало, бои продолжались и ночью.
Истощенные, сильно поредевшие, израненные войска армии — дивизии, бригады, кавалерийские части, в которых активных штыков или сабель оставались считанные сотни и даже десятки, — сводились в группы. Но и эти группы через день–два таяли.
Полоса обороны 16–й армии сузилась до предела — с восьмидесяти до сорока километров. Отойдя от Клина, Истры и Солнечногорска, армия лишилась прочной и стойкой опоры. Бои шли не только на Волоколамской и Ленинградской шоссейных дорогах, но и в горловине между ними.
Последний командный пункт во время отхода разместился в районе Сходни. Это бок о бок с войсками переднего края; в штабе оглушенные, валящиеся с ног от напряжения и усталости офицеры мучительно думали, какие еще меры принять, чтобы удержать позиции, а севернее, за поселком Крюково, клокотала отчаянная схватка.
Приказ Военного совета фронта категорически требовал: "Крюково последний пункт отхода, и дальше отступать нельзя. Отступать больше некуда…"
Немцы отовсюду стянули технику, сломили оборону поредевшего гарнизона и заняли Крюково. Ночью гвардейцы из дивизии Панфилова отбили Крюково, а на утро следующего дня вынуждены были отойти на 500 метров. У Каменки перешли через овраг, залегли в оборону: оглушенные, черные от дыма, давно переступившие все грани человеческих возможностей, они все же держались и на что–то надеялись.
Давно ли сдавали крупные города, но такой тревоги и нервозности, как при потере ничем не примечательного поселка Крюково, еще не было ни в штабах, ни в Ставке. Штаб армии буквально осаждали телефонными звонками из Москвы, требовали любой ценой вернуть Крюково. Командарм через силу сдерживал себя, чтобы не вспылить, отвечал: "Нужны люди, хотя бы 100 – 200 бойцов".
Пополнение посылали, но это были крохи.
По распоряжению командующего фронтом из соседней 5–й армии каждая дивизия выделила в подмогу по одной роте и то неполного состава. И эти роты таяли в первой же схватке.