Вторжение
Шрифт:
Буров хотел домой, но еще больше он хотел выпить.
Из отдела вышел Гензер.
— Буров.
— Федор Николаевич?
Остановившись рядом с опером, майор неуверенно покряхтел.
— Ты это, Жор: точно хочешь этим заниматься? Люди есть, я могу включить в группу кого-то еще.
— А я что, рожей не вышел?
Гензер снова помялся, что было ему несвойственно.
— Слушай, ну ты сам все понимаешь. Жор, ты у меня был одним из лучших оперов всегда. Если не лучшим. Но — был. А сейчас… сам подумай. Приходишь каждый день к обеду,
Суровая правда от начальства.
— Здесь все по-другому, — сказал Буров. — Они могли подстрелить моего сына. Завтра в девять буду на месте, не волнуйтесь.
Гензер испытывающе посмотрел на опера. Непонятно, остался он доволен или нет. Гензер просто кивнул и пошел к своей машине.
Буров закурил. Пива хотелось еще больше, чем раньше, тоскливо понял он. До мандража в руках. Мысленно Буров выматерился. Он вспомнил, когда впервые ушел в запой. Это было после смерти Наташи. Тогда ему никто не сказал ни слова. Все понимали, сочувствовали и входили в положение. Но время шло… А Буров начал привыкать к тому, что все молчат, сочувствуют и входят в положение.
Мрачно выбросив окурок в урну, Буров уже направился к своей машине — и в этот момент заметил бомжа. Опухший, небритый, грязный и лохматый. Типичный спившийся маргинал без крыши над головой. Он неуверенно шагал к зданию, глазея на ОВД, словно на аттракцион. В руке бомж нес спортивную сумку, новенькую и целехонькую — сумка резко контрастировала с внешностью оборванца.
— Ты к кому? Чё надо? — грубо спросил Буров. Он даже обрадовался появлению бомжа: можно хоть немного сорваться и дать выхлопа требующим градусов нервам.
— А вы это, тут работаете? — неуверенно прохрипел бомж прокуренным и пропитым голосом.
— Допустим. Чего надо, говорю?
— Тут работаете? Тогда вот. Это вам.
Бомж протянул сумку Бурову. Буров нахмурился, готовый наорать на наглого оборванца. Но тот поспешно обернулся и зашагал прочь.
— Что такое, Иваныч? — это был помдежа Темиргалиев, вышедший на крыльцо покурить. Не отвечая, удивленный и озадаченный Буров склонился над сумкой. Расстегнул молнию. И ахнул.
— Задержи его! — заорал Буров. — Бомж! Тормозни его! Эй, ты, стоять! Стой!
Бомж пустился наутек, но бегал он отвратительно — уже через несколько метров он споткнулся и едва не растянулся на земле, а когда сумел устоять и продолжил бегство, Темиргалиев уже был рядом.
— Куда? Тупой или глухой? Тебе сказали, стой! Назад давай!
— А я че, я ниче, это, я ниче! — испуганно забубнил бомж, на всякий случай съеживаясь, чтобы выглядеть еще более жалким. Но, подстрекаемый суровым Темиргалиевым, все-таки побрел к отделу.
Буров склонился над сумкой. Внутри, один на другом, лежали прозрачные полиэтиленовые пакеты, обмотанные скотчем и битком забитые мелким порошком светло-серого, почти белого, цвета. Буров вытащил один из пакетов. Сбоку он различил маркировку: круглый символ, похожий на печать, с арабской вязью по кругу. В центре штампа виднелись цифры: «999».
У ног Бурова стояла полная сумка героина.
*
— Не мое это. Мне чужого не надо, начальник.
— Сморчок, посмотри на себя.
Бомж проглотил оскорбление.
— Да я не заглядывал даже, в сумку-то. В натуре! Нафига оно мне. Я как лучше хотел…
— Как лучше кому?
— Мне просто дали денег. Мол, отнеси сумку и передай ментам. Полицейским то есть. Я так и сделал. Остальное меня не касается, начальник. Дали мне двести рублей, на пузырь и на еду хватит. А больше мне не надо ничего…
Помолчав, бомж опасливо осведомился:
— Вы это… деньги мне отдадите? Это же мои.
— Это уже не твои деньги. Теперь это вещдок. Так что ты в пролете, чувак.
Бомж выматерился. Поковырялся в гнилых зубах.
— Знал бы, хрен бы я пошел.
— Тебе нужны деньги на пузырь? Я могу дать тебе пару сотен. Взамен тех, которые забрал у тебя.
— Да ладно, — бомж недоверчиво и удивленно взглянул на Бурова. — В натуре, начальник?
— Почему нет. Если ты постараешься. И если ты вспомнишь, как выглядел тот мужик.
Бомж вздохнул, но теперь он был очень заинтересован в помощи оперу.
— Значит, так. Ростом с вас. Лет 40 ему, или больше. Худой такой. И волосы начинаются… ну это… далеко, почти у макушки. — бомж ткнул пальцем в свою грязную шевелюру, показывая линию волос.
— Залысины у него?
— Чего? А, ну да. Почти за лысиной волосы, ага. И щеки у него такие… внутрь…
— Впалые? — бомж удивленно кивнул, поражаясь способностью Бурова находить меткие слова. — Так, а одежда? Как он был одет?
— Да обычная одежда, начальник. Как у всех.
— Мозги свои напряги, — грозно одернул Буров бомжа. Тот заторопился:
— Эээ, джинсы, значит. Безрукавка такая, с карманами, пятнистая.
— Камуфляжная?
— Может, как и фляжная, ага. Пятнистая. Как у солдафонов или рабочих. Ну, знаете, начальник, сейчас спецовки такие. У меня куртофан тоже был такой, пока не порвался совсем…
— Видел его когда-нибудь раньше?
— Ну… может быть. Хрен его знает, начальник. Обычный мужик с виду.
— Ладно. Где вы с ним пересеклись?
— Да тут и пересеклись, за углом, около аптеки. Я пацанов высматривал, они пиво пили. Чтобы бутылки потом взять. А тут этот подходит. Говорит, хочешь двести рублей? Конечно, мля, хочу. Он сумку дает — на, мол. В ментуру отнеси. Просто передай и все. И денег дал. Вернешься, говорит, еще сотку получишь. — бомж не удержался и обиженно покосился на Бурова. — Так что пролетел я с еще одной соткой…
— Переживешь.
Бомж вздохнул.
— А, и это, еще. У него от одежды пахло… ну знаете, маслом.